Евгений Федорин - Перегоны. Часть 1

Потом задиры к пострадавшим
Шли ублажать тех чем-нибудь:
Прими, мол, с извиненьем нашим
И все обиды позабудь.
А если те не забывали,
И попадало дело в суд,
Тогда ответчики искали
“Магический, волшебный” прут,
Которым кто-нибудь когда-то
Спасал лягушку от змеи,
И так пытались от расплаты
В суде прикрыть грехи свои.
А кончилось ничьей хотя бы,
Вновь были стороны круты:
Одни другим кричали: “Жабы!”
И слышали в ответ: “Куты!”

Горяч народ, да вот, горенье
Куда девать, не находил.
А мост Добреньковский значенье
Свое, однако ж, проявил.

Шла в рост другая часть станицы.
А не кичился чтобы Кут,
Здесь всем своим обзаводиться
Да вровень с модою начнут.
Вот площадь – первая обновка.
Тут, право ж, есть где погулять,
Блеснуть рубакам джигитовкой
И мастерством барьеры брать.

Потом на площади на Новой
И церковь встала, словно гриб,
Чтобы внушать не только словом,
Что-де без Бога не смогли б.
За школой в качестве обновки
Пошли больница… и погост,
За ними – мельница-вальцовка
И через Ею Новый мост.

Боюсь, с рассказа бы такого
Не оказался б кто-то слеп:
Гляди, мол, делалось как много —
Не шибче ль нынешнего темп?
Вот почему для оговорки
Я выбираю здесь момент:
Враз сказки сказывают только,
Срок дел тех был сто с лишним лет.
Порой казалось, время стало
И сам богами проклят труд,
Так много лет Жабинка ждала,
Чтоб школа появилась тут.

Зато считалось всё здесь новым,
Как старым всё, что Кут имел.
И даже по делам церковным
Такой же шел водораздел:
Вы старой-де, мы новой веры.
Тот спор сам Бог бы не решил,
Ведь каждый, вслух молясь без меры,
Втихую столько же грешил.

Меж тем, в станице все теснее
Вставали хаты. До поры
Вдоль той широкой части Еи,
Где встали первые дворы.
С годами ж люди все смелее
Шли жить на новые места,
Особенно, когда на Ее
Две гребли встали – два моста.

Вдоль выходов дорог-проселков
Цепочки потянулись хат,
И едущих станица долго
Могла встречать и провожать.
Шли на Кущевку, Кавалерку,
На Шкуринскую, вдоль реки,
На Уманскую, по Добреньке
Разрозненные хуторки.

Верстах на двух, где плавно Ея
Свой завершала поворот,
Дворы к ней жались всё плотнее,
Как бы намеренье имея
Шагнуть за речку прямо вброд.
Порядок улиц, их основа
Здесь нарушалися сполна,
Как будто след речной подковы
Был от удара скакуна.
Коня здесь явно надлежало
В огромнейший представить рост,
Но что станицы в том начало,
Детишки верили всерьез.
И про соседей – в том же роде:
Доступней детям мыслить так,
Что шкуринцы все в шкурах ходят,
В кустах кущевцы хороводят,
Все кисляковцы пьют кисляк.

Одной лишь улицы центральной
Бег был воистину прямой.
Здесь, говорят, первоначально
С Кущевки и до Крыловской
Вести железную дорогу
Намеревались. Только вот
Станица подняла тревогу:
Детей порежет, птицу, скот…

Строители, увы, молчали
И дело делали свое:
Все дальше трассу размечали
И стали отсыпать её.
Но коль уж доводы иссякли,
Ответ строителям был прост:
Все казаки – в ружье, за сабли
И их прогнали… за семь верст.

Туда, на станцию, теперь мы
И поспешаем к поездам,
Порою сетуя наверно:
У предков подкачали нервы,
А путь неблизкий мерить нам.

Но не осудим предков чести:
Здесь город встанет в некий час,
И уж тогда как раз на месте
Вокзал окажется у нас.
Пускай не в прежнем смысле город,
А агро-город, город-сад,
Но будет он и даже скоро
На свой красивый новый лад.

Еще о том я думать смею.
Здесь будет и речной вокзал.
И совместит названье Ея
В себе фарватер и канал.
Ил вековой на удобренье
Возьмут поля с речного дна,
А родниковых струй теченье
Вернет глубины все сполна.

В пору жестоких суховеев,
Придя в поля издалека,
Их влагой доброю своею
Напоит досыта река.
По глади водной, словно птицы,
Помчат моторы тут и там —
Или в соседние станицы,
Или к азовским берегам…

Да, будет так. Клянусь веками
Судьбы всех нас, своей судьбой!
А ошибусь… что ж, бросьте камень
Тогда в могильный холмик мой.

С каких времен, никто не помнил,
К забору нашему прилег
Увесистый дубовый комель,
Или, по-местному, дрючок.
Такой не привезти в телеге,
Тем более не приволочь.
Но век второй в привычной неге
Он дремлет здесь и день и ночь.

Сомнений нет, еще задолго
До прибывших сюда людей
Здесь дуб, красавец преогромный,
Стоял одни в округе всей.
Пусть не один, но видно, редки
Деревья эти были тут:
С посадок первой пятилетки
Всего лишь два еще живут.

Под дуб и дернул, видно, вожжи
Мой предок, прибыв в этот край,
Чтоб рядом с дубом встали позже
И двор, и хата, и сарай.
Пусть древу гордому соседство
Такое было не под стать,
Да у деревьев нету средства,
Чтобы о том протестовать.

Лет пять ли, десять дуб крепился,
Потом увял, зачах, засох,
Чтобы с годами превратиться
В бескорый этот вот дрючок.
Принявший от сидячих вальсов
И от дождей шлифовок тьму,
Он костью чудища казался,
Неведомого никому.

По сути ж годы все и числа
Для всех сограждан ближних хат
Дрючок и день и ночь трудился
Как клуб, эстрада и театр.
Все-все людские интересы
На этом лоскутке Земли
Собраньем споров, слухов, песен
Незримо в суть дрючка вошли.

Всё-всё всегда в себе он слышит,
О всём поведать может он,
Да, жаль, того не перепишет
Пока еще магнитофон.
По счастью, в нас века вложили
Шифр генный, чтобы представлять,
Как здесь сидели, говорили
И сто и больше лет назад.

А потому присядем рядом,
Представив тот вечерний час,
Когда уже вернулось стадо
И пыль за стадом улеглась…
Когда окрашенные ало
Почти погасли облака
И монотонно зазвучала
Песнь бесконечная сверчка…

Когда, по счастью, спят лягушки
И попритих собачий лай,
Когда всем детям все подушки
Про сказочный вещают край…
Когда и ветру сладко спится
В уюте тополевых крон —
Так мы проникнем в небылицы
И были дедовских времен.
А их – не счесть: несметны числа!
И было б тысячи ночей
Нам мало, чтобы перечислить
Лишь байки все без мелочей.