Татьяна Скворцова - Восход стоит мессы

Секунды озарения хватило ей, чтобы вернуть власть над собой. Понять, что она делает… Она резко оттолкнула его.

– Отпустите меня! Вы не в своем уме!

Он и вправду остановился – видно, не ожидал ее отказа. Она с ненавистью смотрела на своего любовника.

– Вы не в своем уме! – повторила она. – Очнитесь! Ведь вы же человек и христианин! Ведь вас рожала мать, и крестил священник! Что же вы делаете, Боже мой!!! Пожалейте свою душу, ведь вы будете гореть в аду!

Гиз улыбнулся.

– Что я делаю? Я убиваю своих врагов!

– Убиваете врагов?! Отчего же среди них так много женщин?! Быть может, убьете и меня? Ведь я теперь жена гугенота!

– Ах да, – он ухмыльнулся, – ведь вы теперь жена. Что ж, мадам, примите мои поздравления. Я рад, раз вы довольны своею участью верной супруги жалкого труса, что прячется сейчас в кабинете короля!

– Труса?! Жаль, что сегодня у него не нашлось для вас ведра с помоями! – это воспоминание окончательно развеяло черный туман, поглотивший ее разум и душу. Стоявший перед нею великий триумфатор, владыка тьмы неожиданно превратился в обычного властолюбивого негодяя, что по головам карабкается к вершине, иногда оскальзываясь на пути, как всякий смертный.

Она молча смотрела на него, как на заклятого врага, вспоминая тех людей, что гибли сегодня у нее на глазах во имя его славы… Ту девочку из кухонной прислуги, лежащую в луже крови… Вот что теперь олицетворял собою человек, которого она совсем еще недавно звала своим возлюбленным.

– Что вы наделали… – негромко сказала она. – Святая Мадонна, что же вы наделали…

Герцог смотрел на нее тяжелым взглядом. Совсем недавно эта женщина была его женщиной… Отвращение, отразившееся на ее лице, отрезвило его, как пощечина. В глазах мелькнула растерянность. Но он должен был что-то сказать ей.

– Не ошибитесь с выбором, мадам, – процедил он наконец.

Вместо ответа она отступила от него на шаг. Потом повернулась к нему спиной и пошла к покоям Карла. У нее было много дел.

Генрих шел по коридору в сопровождении троих конвоиров. Впрочем, это была скорее охрана, чем конвой: деваться ему было некуда, кругом царила смерть. Он то и дело обходил лужи крови и натыкался на мертвые тела. Генрих старался не смотреть на лица убитых, боясь даже представить, сколько из них могут быть ему знакомы. Его поразило то, что все эти люди были раздеты. Он вспомнил, с каким пренебрежением придворные католики разглядывали скромные наряды гугенотов, и удивился, до чего же дошла алчность этих высокомерных господ, чтобы они могли позариться на перепачканную кровью одежду мертвецов.

В одной из галерей он увидел стайку юных фрейлин. Осмелев, они покинули свои убежища и теперь с интересом обсуждали стати обнаженных мужчин, имевших лишь один недостаток: все они были мертвы. Когда Генрих проходил мимо, дамы как по команде замолчали и проводили его любопытными взглядами. «Интересно, – подумал Генрих, – если бы я лежал тут голый и со вспоротым животом, я бы им понравился?»

Двери в покои короля Наваррского были закрыты.

– Открывайте, именем короля! – крикнул один из сопровождающих Генриха гвардейцев и забарабанил в дверь.

Молчание было ему ответом. Сердце Генриха непроизвольно сжалось.

– Дайте знать, что это вы, ваше величество, иначе, боюсь, придется ломать замки, – посоветовал офицер.

Генрих колебался, он уже был научен горьким опытом.

– Отойдите от двери, – потребовал он, – или мы будем стоять тут до второго пришествия.

– Да пожалуйста, – пожал плечами тот.

Они отдалились на десяток шагов, и Генрих постучал.

– Эй, там! Открывайте, это я! – крикнул он.

За дверью послышалось шевеление и голоса; потом на некоторое время снова все стихло. Затем Генрих различил звук отодвигаемой мебели и скрежет тяжелых засовов. В конце концов дверь распахнулась.

На пороге разоренного жилища стоял д’Арманьяк 17 17 Жан д'Арманьяк – первый камердинер Генриха Наваррского. , сжимая в руке топорик для колки дров. На его немолодом лице читались азартная решимость и готовность ко всему. Колет его был расстегнут, а рубашка окровавлена, и на левом плече красовалась грязная повязка. Более всего первый камердинер короля Наваррского сейчас походил на разбойника с большой дороги.

– Сир! Вы живы! – только и мог сказать д’Арманьяк, отступая, чтобы дать ему войти.

Генрих быстро шагнул внутрь и захлопнул дверь. Только водрузив на место все засовы, он позволил себе вздохнуть свободнее.

– Ну вот я и дома, – сказал он, со смесью радости и горечи глядя на своего верного слугу и друга, которого уже и не думал застать живым. Они крепко обнялись, еще не веря, что судьба оказалась чуть менее жестокой, чем оба ожидали.

В его покоях все было перевернуто вверх дном. Разбитая мебель, сорванные портьеры, кругом пятна крови и осколки посуды. Весь пол был усыпан растоптанными лепестками тюльпанов, которые Генрих вчера утром – кажется, в другой жизни – сам принес сюда для Марго, пренебрегая помощью слуг. На кровати в комнате д’Арманьяка Генрих обнаружил двоих раненых, одним из них был Шарль де Миоссен. Живой. Вторым – неизвестный Генриху человек.

Миоссена Генрих знал с детства: он был сыном той самой мадам де Миоссен, что нянчила принца Наваррского в первые годы его жизни. Король Наваррский опустился на колени перед кроватью и потрогал лоб своего старого товарища. Тот бредил и не узнавал его. Генрих ничем не мог ему помочь.

Он подобрал валявшийся на полу стул и поставил его к камину, пытаясь создать видимость порядка в этом хаосе.

– Давай, что ли, приберем немного, – предложил он д’Арманьяку.

Пока они проводили время в этом несвойственном им занятии, пытаясь хоть отчасти придать комнатам жилой вид, камердинер рассказал Генриху, что как только тот покинул свои покои, королева Наваррская, видимо, устав от присутствия чужих мужчин, отпустила охрану и попыталась уснуть. Однако не прошло и часа, как сюда вломилось два десятка гвардейцев господина де Нансея. Несколько безоружных слуг были убиты тут же, другим удалось улизнуть, и судьба их осталась ему неизвестна. Потом из спальни на шум прибежала мадам Маргарита, и только ее появление спасло самого д’Арманьяка и господина де Миоссена, что отбивались из последних сил. Она защищала своих новых подданных, грозя гневом короля Франции и всеми карами небесными, закрывая их собою. В конце концов Нансею пришлось подчиниться воле принцессы крови, и убийцы ушли. Они даже были столь любезны, что унесли с собой трупы – правда, судя по всему, недалеко.