Сергей Данилов - Барнаул-517

Обернувшись к своей мадам Дуньке, пояснил:

– У некоторых человекообразных животных мыслительный аппарат напрочь отсутствует. Наш немецкий гроссе-ученый доктор Шмидт прав – славяне есть промежуточный этап развития хомо сапиенс. Боковая тупиковая ветвь на древе человечества. Я вам сочувствую, фрау-мещанка, но если вы катастрофически не понимайт своей денежной выгоды от майн здесь присутствия, то я умывайт руки. Да-с!

– Лицо не забудь ополоснуть и причешись хоть немного. Андрейка, сбегай, принеси квартиранту его деньги из коробочки. Собирайте вещи, граждане, и прощевайте вместе со своей мадам, ищите другое место для проживания. Дай бог не увидимся боле! А в приличный дом водить женщин нескромного поведения у нас непозволительно!

Роза раскраснелась от бешенства.

– Что значит нескромного? Слушай сюда, чертова баба! Я, бля, свободная женщина революции, а это мой поц, пацан короче, бля, да я привлеку тебя к нашему революционному суду за оскорбление! Ты у меня в тюрьме вонючей сгниешь! Революционной! Фриц, эта дура обозвала меня, твоего товарища по партии нескромной женщиной, бля, проституткой! Чертова неблагодарная мещанка! И за них мы идем на баррикады, за это поганое быдло на эшафот, за этих идиотов гибнем в царских застенках, на них тратим лучшие годы жизни! Обалдеть! Пороть их, пороть надо с утра до вечера! И в кандалы! И на плантацию! В коммуну! И с утра до вечера кормить березовой кашей! До отвала!

– Та-та-та, майн либен, я забирай свой вещь. Немедленно отдавай деньги, злой старух, пусть твои внуки бегают всегда бос-гол. Вот! О, майн гот! Придется возвращаться в лагерь, жить с вонючим румын-хохол в одном бараке, черт возьми, я буду жаловаться в Красный крест! В немецкий Красный крест, самой баронессе фон Гольц! Права военнопленных должны быть защищены на высшем европейском уровне. Мы так не договаривались ходить в плен, чтобы русский старух гнал нас вон из дома! Я буду жаловаться полковнику фон Штауфе!

– Извольте ваши деньги!

Однако протянутые бумажки выхватила Роза:

– Это мне причитается!

– А совести у тебя, дрянь продажная, ни на грош!

– Майн либен, с кем ты лясы точишь? С мещанским отребьем! Барн-аул, азиа-с! Послушай, эта старая стерва лишила нас крыши над головой! Выгнала на улицу, на жар-холод! Обозвала меня, стойкого борца за народное счастье, всеобще любимую народную артистку, дрянью! Видано ли такое? Ни минуты более здесь не останусь! Всё, ухожу! Да пропадите вы пропадом, чертовы бабы!

– Да, майн фройлен, такой прощать нельзя. Не будь я дойче официр и кавалер Железного креста. Мы вас покидайт! Так, оплату забраль в зад, вещи забраль, вот так бывает. Сегодня я лишился жилья, а завтра и ты, хозяйка, или как это, мещанка, о этот шипящий славянский язык, почти польский, и ты мещанка можешь лишиться крыши над головой. Да, пути господа неисповедимы, как говорится: бог не микишка – на лбу фонарь. О, этот дурной русский язык! Но нитчего, ми его переделайт в немецкий! И у тебя не станет крышки над головой, и у твоих детей и внуков! Тогда вспомнишь нас, добрых дойче зольдатн, и горько заплачешь, долго-долго будешь каяться, рвать на седой башке волос. Но поздно будет! Наказание вышних сил обрушится на ваши глупые головы! Это говорю я, Фриц Краузе!!! Как говорится, подтолкни падающего! Прав Ницше! Немношко надо… подтолкнуть русский дурной колосс на глиняных ногах! Так говорил великий Ленин. Он почти Карл Маркс, немного только лысый и бороденка жиже.

Немец с мадам вышли за ворота:

– Извозчик! Извозчик! Где тут извозчик? Шортова страна, медвежий угол, волчья грива!

Однако дремавший на козлах неподалеку извозчик в картузе и армяке поднял голову, натянул вожжи: «Но, милая!», подъехал к разъяренной паре.

– Извольте, господа хорошие, куда едем?

– В Дунькину рощу поезжай, театральную гостиницу.

Проводив глазами отъехавшие дрожки, мальчики переглянулись.

– Значит, не будет у тебя сапожек на осень в школу ходить, Андрюшка? – сообразил Костя.

– А у тебя, думаешь, будут?

Мать Татьяна не согласилась:

– Цыплят по осени считают. Заработаем денег за лето, время еще есть, было бы здоровье. Хорошо, отец перед фронтом валенок всем накатал на пять лет вперед, про зимнюю обувь никому думать не надо. Сейчас идем парники копать, землю подготавливать. А то скоро за пособием бежать надо, в очереди стоять, так что Андрей, днем ты остаешься за хозяина.

– Мама, отец с немцами воюет, турками или австрийцами? – спросил Костя.

– С германцами и австрийцами, с турками тоже, которые братьев наших – славян пять веков в рабстве держали. Россия освободила, так теперь немцы под себя подмять хотят, а Германия Россию покорить мечтает, Малороссию захватить. Вон Фриц – пленный немец из Австрии. Может, его наш папка победил, и в плен взял.

– А почему тогда Фриц этот здесь на извозчиках разъезжает? Ругается еще почем зря… Надо этого немца Фрица в тюрьму посадить, шибко он к нам злой, как бы чего дурного не натворил.

– Одного понять не могу: пособие им дают наравне с содержанием русского солдата, кормят-поят бесплатно, за счет города дома для проживания выстроили, Общество Штилькино у детей даже школу отняло под своих немцев, под жилье им отдали, Красный крест еще пособия платит за немецкие страдания в Сибири. На работу высокооплачиваемую по железнодорожной части в первую очередь немцев берут. Конечно, начальство там все сплошь немецкое, еще премьер-министр Витте насадил. Вроде за большие деньги служат, а других к забастовке зовут: баррикады строить… коммунисты. А попробуй туда русский бухгалтером устройся, когда Обер-кондуктор их главный – тоже немец. Пленный германец нашему российскому немцу-начальнику искони ближе, чем православный россиянин. Ладно, милые, идем в огород, парники строить…

Накормив внуков, Анна Степановна собралась в путь на ближний Новый базар – продать зелень, чтобы на вырученные деньги купить немного мяса на обеденный суп. Базар располагался недалече, занимал большой незастроенный пустырь на пересечении улицы Бердской и Третьего Прудского переулка. На мартовских митингах, по случаю февральской революции, Новый базар был торжественно переименован в Площадь Свободы, где проводились митинги и собирались строить народный Университет, на который тут же открылся сбор народных пожертвований, но покуда по большей части все же велась мелкая частная торговля. Так получилось в городе, что прежний базар у Барнаулки переименовался в Старый базар, а Нового не стало, просто торговать продолжили теперь уже на площади Свободы.

Нарвала Анна Степановна лука-укропа, намыла, уложила в большую сумку, уже к калитке пошла, ребятня вся за ней увязалась: мы с тобой, бабушка! С тобой, одни дома не останемся! Будем холодной водой торговать из колодца.