Алексей Ильин - Слезы Бодхисаттвы

Несколько минут Вадим стоял на одном месте, перегнувшись через край лоджии. Затем он медленно побрел по направлению к уборной, цепляясь руками за каменные перила, чтобы не упасть.

Тусклая лампочка осветила тесное помещение обшарпанного санузла. Из крана тонкой струйкой полилась холодная вода, и Вадим с наслаждением подставил под нее голову, склонившись над массивной металлической раковиной. После небольшой водной процедуры молодой человек почувствовал себя гораздо лучше: голова перестала ходить кругом, и на обратном пути к палате он уже не хватался за перила лоджии.

Усевшись на край больничной койки, Вадим взял с тумбочки бутылку теплой воды и сделал несколько жадных больших глотков. Затем он снял промокшую насквозь рубашку и брезгливо зашвырнул ее в угол.

Вадим почти никогда не видел снов по ночам, тем более кошмаров. А то, что он увидел в ту ночь, было самым настоящим кошмаром.

Болезнь скосила Вадима практически сразу после драматичной поездки в Свайриенг. Скорее всего, всему виной был тот обед в придорожной забегаловке, куда Гриффитс затащил его после их приезда в Пномпень. Австралиец заверял Вадима, что там готовят лучшие в городе лягушачьи лапки и что их надо непременно попробовать, если уж ему довелось оказаться в Пномпене.

Жареные в масле лягушачьи лапки Вадиму понравились, однако он заметил, что тарелки в ресторанчике были плохо вымыты, а лед в стакане с пивом имел какой-то коричневатый оттенок и, судя по всему, был сделан из мутной воды Меконга или Бассака.

До самого утра Вадиму так и не удалось заснуть. В голове вновь и вновь прокручивались ужасные видения: Нум Сэтхи с торчащей из спины мотыгой и рыдающая в отчаянии Бопха. «Ведь это всего лишь сон, всего лишь бред больного», – тут же успокаивал себя журналист.

Около восьми утра в палату вошел доктор с совсем не врачебной фамилией Хвораев. Это был низкорослый рыжеволосый мужчина лет сорока с бородкой клинышком и большими очками. Вадим называл его про себя «Айболитом».

– Вы уже проснулись? – спросил доктор, приветливо улыбнувшись Вадиму, который сидел на краю койки, завернувшись в больничный халат. – Ну что ж, доброе утро. Как самочувствие, позвольте узнать?

– Да ничего, уже лучше, Семен Иванович, – ответил Вадим.

«Айболит» подошел к Вадимовой койке, сел на стул и протянул пациенту градусник.

– Держите, надо померить температуру. Боли в животе ночью не мучили?

– Нет, уже нет, мне стало гораздо лучше, – сказал Вадим, засовывая градусник под мышку.

– Ну что ж, прекрасно, прекрасно… Но все равно вам следует еще пару неделек посидеть на строгой диете, друг мой. Вы здорово отравились, скажу я вам. Если бы не промывание и вовремя принятые меры, то могло быть совсем худо.

– Мой организм, видно, еще не привык к местной еде, – ухмыльнулся Вадим.

– Да, ваш случай не редкость. Но ничего, человек ко всему привыкает, знаете ли, ко всему… Как вам спалось? Не мешали другие пациенты?

– Я отлично выспался, – соврал Вадим, – а соседей по палате у меня нет, поэтому мешать мне некому.

Он был один из немногих пациентов госпиталя, которым выделили отдельную палату, такая роскошь была доступна только советским гражданам. Пациенты-кхмеры лежали в переполненных палатах, в которые часто приходилось ставить дополнительные койки из-за нехватки мест. Госпиталь кхмерско-советской дружбы считался лучшей больницей в городе, профессионализм русских врачей ценился местными жителями очень высоко, поэтому все стремились попасть на лечение именно сюда.

– Ну что ж, давайте посмотрим, что у нас показывает градусник, – сказал Хвораев. – Да, уже лучше, тридцать семь и девять. Но вам еще надо лежать, вы еще очень слабы. Скоро принесут завтрак, поешьте как следует.

– Спасибо, Семен Иванович, вы очень добры ко мне, – поблагодарил Вадим.

Хвораев производил впечатление очень открытого и доброго человека, настоящего филантропа, искренне готового помочь каждому, кто нуждался в помощи. Он жил в Пномпене со своей женой, забавной толстушкой, которая работала в госпитале администратором и была такой же приветливой и жизнерадостной, как и ее супруг.

Крижевский привез Вадима в госпиталь два дня назад. Журналист почувствовал себя плохо сразу после того, как отправил в редакцию текст своего репортажа, молниеносно набрав его на клавиатуре телетайпа.

«Айболит» так рьяно взялся за его лечение, что мучительные боли в животе и постоянная рвота быстро прекратились, а жар стал быстро сходить на убыль. Хвораев был настолько вежлив и так часто интересовался здоровьем Вадима за эти 48 часов, что тот даже начал уставать от столь назойливой любезности.

Доктор отправился продолжать утренний осмотр больных, пообещав непременно вновь заглянуть к Вадиму через пару часов. Как только «Айболит» ушел, на пороге появилась молоденькая медсестра-камбоджийка с подносом в руках. Она поставила поднос на прикроватную тумбочку и неслышно удалилась, слегка поклонившись пациенту.

Вадим вежливо поблагодарил улыбчивую медсестру и без всякого аппетита принялся хлебать жидкую рисовую кашу. Его завтрак прервал появившийся на пороге Крижевский.

– Ну что, идешь на поправку? – спросил он, бегло оглядывая палату. – А неплохо тебя тут устроили, прямо по-царски.

– Да уж не жалуюсь, – сказал Вадим, кладя тарелку с недоеденной кашей обратно на поднос. – Только жаль, что нормальной еды пока не дают.

– Это ничего, потерпи. Многие из нас тут через это прошли. Хотя согласен, что это ужасная нелепость: побывать под пулями и остаться целым и невредимым, а через несколько часов слечь в больницу от отравления жареными лягушками.

Вадим прыснул от смеха, Крижевский тоже улыбнулся собственной шутке.

– Твой репортаж уже наделал много шума в Москве, – сказал Крижевский, прохаживаясь по палате. – Его уже напечатали в «Известиях» на первой полосе. Шахов очень тебя хвалил и хочет поговорить с тобой по телефону, когда ты оклемаешься.

Свой репортаж Вадим писал в автобусе, лихорадочно занося в блокнот все то, что ему удалось увидеть и узнать за несколько часов, проведенных на границе.

Примерно через полчаса после атаки на деревню туда приехал джип с вьетнамскими пограничниками, а еще через несколько минут к деревне начали стягиваться жители соседних селений. Вадим попытался взять небольшое интервью у офицера погранслужбы, однако тот наотрез отказался что-либо говорить. Зато ему удалось пообщаться с местным жителем, который немного владел французским. Старик-учитель из соседней деревни эмоционально рассказывал о напряженной обстановке на границе, о жизни в постоянном страхе перед новыми бомбардировками, о своем внуке, погибшем от взрыва снаряда, который он нашел в лесу и пытался разобрать. В конце своего рассказа старик не выдержал и горько заплакал…