Алексей Ильин - Слезы Бодхисаттвы

– Вадим, ты как, в порядке? Ты не ранен, дружище? – послышался голос Гриффитса.

Журналист, наконец, пришел в себя и увидел склонившееся над ним взволнованное бородатое лицо австралийца.

Он попытался что-то ответить, но не смог произнести ни слова. Он чувствовал, как все его тело слегка подрагивает, будто в ознобе. Гриффитс аккуратно подхватил своего молодого коллегу под руку и помог вылезти из канавы.

– Ладно, держись, друг. Все позади, эти уроды уже улетели. Я пойду, поработаю немного.

Журналист кое-как отряхнулся от покрывавшей его грязи и пыли, затем огляделся по сторонам и не сразу поверил своим глазам. Идиллический сельский пейзаж в одночасье превратился в поле боя после ожесточенного сражения. В воздухе стоял густой, неприятный запах гари и витала серая плотная дымка. На земле повсюду виднелись металлические осколки снарядов и небольшие воронки.

Старик-пастух лежал на траве, раскинув руки в стороны: он был мертв. Рядом с ним валялись две дохлые козы. У одной из них снарядом было разворочено брюхо, и оттуда медленно вылезали сизые внутренности. При этом несчастное животное все еще билось в предсмертных судорогах и жалобно блеяло. Остальные козы беспорядочно разбрелись по полю.

Чумазые ребятишки, всего несколько минут назад мирно игравшие возле одного из домов, теперь испуганно выглядывали из большого глиняного чана, в котором они успели спрятаться от бомбежки. Вадим увидел, как их мать подбежала к чану и помогла детям выбраться из него, горячо обнимая каждого ребенка и громко рыдая.

Возле другого деревенского дома, соломенная крыша которого была объята огнем, Вадим заметил еще одно мертвое тело: молодой парнишка лежал на пыльной земле лицом вниз, а под ним растекалась густая темно-красная лужа. Возле него сидела на коленях седая старуха с растрепанными волосами и горько плакала. Она попыталась перевернуть мертвое тело своего сына, но у нее не хватило для этого сил.

Все журналисты были целы и невредимы. Они, как и Вадим, смогли благополучно пересидеть вертолетную атаку в придорожной канаве. Китаец-телеоператор уже закинул на плечо свою камеру и снимал ужасающую деревенскую панораму, Гриффитс бегал по разбомбленной деревне, щелкая своим фотоаппаратом, чехословацкая журналистка и рыжеволосый югославский корреспондент помогали какой-то старушке собрать рассыпанные по земле пожитки и о чем-то с ней беседовали. Трое военных тоже не пострадали и теперь спешно усаживались в свой джип: видимо, собирались ехать за подмогой в соседнюю деревню.

Автобус каким-то чудом остался цел, однако во время налета он сорвался с домкрата и сильно покосился, а заднее колесо еще глубже ушло в дорожную выбоину.

Вадим впервые в жизни увидел смерть так близко. Она была рядом, совсем рядом, несколько минут назад она будто вплотную приблизилась к нему. В этот момент жизнь впервые показалась молодому человеку хрупкой, невесомой, призрачной субстанцией, которая может рассыпаться в один миг.

Обо всем этом Вадим читал в книгах, но никогда не думал, что ему придется столкнуться с этим в реальности. Он понимал, что нельзя стоять на месте, что нужно помочь несчастным деревенским жителям, попытаться поговорить с ними, набрать материал для эксклюзивного репортажа, как это уже делали его коллеги… Но он не мог заставить себя сдвинуться с места, его ноги будто приросли к земле, они предательски подкашивались и становились все слабее и слабее.

Вадим опустился на колени, еще раз оглядел ужасающее «поле боя», все еще затянутое пыльно-серной дымкой, и почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы. Через несколько минут он лежал на земле и тихо плакал, закрыв лицо испачканными землей руками.

Викрам медленно брел по лесной дороге к школе, насупленный и угрюмый. То, что произошло утром, было настолько противно, мерзко и гадко, что от одной мысли об этом мальчика начинало подташнивать. Но ни о чем другом думать, к сожалению, не получалось.

Утро началось с громких крикливых возгласов, доносившихся со двора. Викрам протер глаза, встал и подошел к окну. Мальчик увидел своего отца, который разговаривал о чем-то с хромоногим Сроном, неприятным ворчливым крестьянином лет пятидесяти, нелепо прихрамывавшим на правую ногу. Срон был явно очень недоволен и в чем-то упрекал Хиена, размахивая руками и то и дело хватаясь за голову. Хиен пытался успокоить разгоряченного соседа, но тот будто не слушал его и продолжал разражаться громкими ворчливыми тирадами.

Викрам прислушался, но не смог разобрать, о чем же идет речь. Мальчик различил лишь одно слово: «Колап». Он тут же вспомнил, что так звали здоровенную свиноматку Срона, в которой он души не чаял.

Викрам быстро оделся и спустился во двор. Вокруг Срона и Хиена уже собралась целая толпа крестьян, привлеченных громким голосом хромоногого. Срон то и дело указывал рукой в сторону деревянного стола под домом, на котором Совади обычно резала овощи и мясо.

На столе лежала большая свиная голова. Это была голова Колап, Викрам узнал ее по черному правому уху. «Что за ерунда, как она тут оказалась?» – подумал мальчик и подошел поближе к образовавшейся возле дома толпе. За одной из свай притаилась Совади. Она молча стояла, растерянно наблюдая за тем, как Срон что-то гневно говорит ее мужу.

– Ты! – проворчал Срон сквозь зубы. – Зачем ты это сделал, отвечай?! Я ее так долго выращивал, так любил!.. Кто теперь будет кормить моих поросят?

– Послушай, Срон, – примирительно произнес Хиен. – Успокойся, прошу тебя. Я еще раз повторяю, что не знаю, как она здесь оказалась, клянусь тебе.

Однако Срон продолжал ворчать, сверля Хиена своими маленькими злобными глазками.

– А кто же это тогда, а? Кто, я тебя спрашиваю?! – распалялся хромоногий. – И почему у тебя на столе оказалась ее голова? Ты даже не представляешь, каких сил мне стоило ее вырастить!

Крестьяне, собравшиеся во дворе, оживленно обсуждали происходящее. Викрам слышал, как стоявший посреди толпы старик Свай то и дело повторял: «Ну и дела! Вот так дела!»

Срон тем временем медленно подошел к разделочному столу и бережно поднял с него голову своей любимицы, которую он называл нежным именем Колап, «куст розы». Затем он снова разразился громкой тирадой причитаний и жалоб.

Викрам вспомнил, как чудаковатый хромой крестьянин ухаживал за своей свиньей. По дороге в школу мальчик частенько наблюдал за тем, как Срон вычищает свинарник, нежно похлопывает ее по плотной упругой спине и даже разговаривает с ней. Викраму казалось, что свинья заменяет ему жену, которая умерла год назад, оставив на него троих совсем маленьких детей. Теперь от любимицы Срона осталась только голова, которая каким-то образом оказалось под домом Хиена.