Алексей Пройдаков - Волки Дикого поля

Истинный патриот Рязанского княжества, прирождённый витязь, он и младшему сыну с детства уготовил ратную судьбу.

В три года Евпатия усадили на коня. Матушка Надежда изрядно переживала за сына, но он усидел, крепко ухватившись за гриву.

Это походило на княжеский праздник под названием «пострижение». В день, когда княжичу исполнялось три года, ему срезали прядь волос и сажали на коня, дав копьё в руки. Отныне он считался мужчиной.

Воеводы подражали своим владетелям и считали себя вправе делать подобное, подразумевая рождение нового военачальника.

В пять лет Евпатий забавлялся маленьким луком и пускал стрелы в чучело.

К шести годам кузнец Светозар выковал для него небольшой меч, который ладонь юного витязя могла легко обхватить.

Любимые бывальщины, которыми его потчевала перед сном старая няня Горислава, были про древних русских воителей – князей Святослава, Владимира Красное Солнышко, богатырей Илью Муромца и Святогора.

Повзрослев, Евпатий любил вспоминать своё детство. Оно было чудесным! Сказочные, завораживающие просторы кормилицы земли Рязанской Оки и небольшой речушки Пра, которыми они любовались с другом детства Найдёном; окрест – сумрачные дубовые и еловые леса, ещё хранящие горькие запахи языческих капищ; светлые, как божий день, берёзовые лядины-заросли молодняка, где Евпатий любил сиживать на поляне, разгадывая непостижимые очертания белых облаков. Он любил находить похожие на людей, коней, коров.

Семья жила в достатке, изба была просторной, с широким красным крыльцом и блестящими стёклами на окнах, а не какими-нибудь бычьими пузырями.

У Евпатия был старший брат Дементий, который уже бойко читал по написанному и задушевно пел псалмы в храме, да младшая сестра Любомила.

«Старшего сына – Господу, – говорил воевода, – но молодший – моё продолжение».

Любили Льва Коловрата в Неринском городке, где служил он воеводой, и в его, пожалованной князем рязанским, веси Фролово, куда он часто приезжал отдохнуть после праведных трудов или воротясь из похода… Был строг к смердам, но справедлив. И тиун – ратных дел сотоварищ Парфён – под стать ему.

На всю жизнь Евпатий запомнил слова отца:

– Службу у нашего князя я начинал в конюшне, убирал навоз. Помню. А вот сколь выпало мне сражений далее – не упомню. Зато знаю точно, что никакие ратные дела невозможны, если дружина голодна. А кто нас питает? Ратаи! Так вот, сыне мой возлюбленный, будь к ним всегда милосерден, не бей, не унижай того, кто изначально тебе не в силах ответить. Они землю обрабатывают, мы защищаем. И хоть разные у нас пути, но отчина – едина. Князю рязанскому – сыновья любовь и вся наша жизнь, ратаям и смердам – желование-милость человечью.

Мудрым человеком был Лев Коловрат.

Шести лет Евпатия отдали в обучение грамоте к отцу Панкратию в монастырь Покрова Святой Богородицы.

– Доблесть витязя, – заключил при этом воевода, – не только во владении мечом. Русичи должны преуспеть и во владении писалом. А кто в сем деле не преуспел, считай, отчине прочен лишь одной частью, да и то не самой лучшей.

– Батюшка, а для чего ратнику буквицы ведать? – робко вопрошал дитя.

– Предположим, назначен ты посланцем к половецким разбойникам…

При упоминании о «половецких» у воеводы лицо перекосило.

– Опасно ведь к неприятелю ехать, батюшка?

– Опасно, сыне! Особливо к этим страшным нехристям. Но, ежели есть хоть малая толика сохранить жизни сотоварищей, пытаться надобно. Используешь такую возможность – честь тебе и хвала! А падёшь в битве – Господь сразу примет к Себе, ибо положивший живот за други своя становится ангелом на небеси.

– Батюшка, а я тоже стану ангелом? – спросил шестилетний Евпатий.

Воевода ничего не ответил, только обнял сына и прижал его голову к своей груди.

– Половчане – дьявольское семя! – сказал в сердцах, чтобы скрыть набежавшие слёзы. – С их потаканием на Руси творятся все чёрные дела… Но и с ним вести уряд и можно и должно. А посланец – это не только руки, но и голова. Грамоте не разумеешь – никогда не быть головой! В нашей вотчине издревле воеводы и бояре, не говоря о князьях, аз и буки ведают.

– А смерды как же?

– Смерду ни к чему, ему в посольстве не езживать, – резонно отвечал батюшка. – И запомни, сыне, половцы были, есть и всегда будут самыми страшными врагами русичей.

– Ты же сам давеча сказывал, что с ними рядиться надобно? А неужли нет возможности заключить ряд, чтобы долго не воевали нас?

Воевода в который раз подивился недетскому уму своего отпрыска, когда речь касалась ратных дел.

– Уж и не знаю, что должно случиться – небо упасть на твердь, Ока наша и Проня потечь вспять, – чтобы русичи и половчане накрепко были способны урядиться… Даже случись такое и с ними заключим мир, они только пождут случая, а потом либо в спину ударят, либо переметнутся, либо предадут по корысти… Не верь им, сыне, нигде, никогда и ни в чём.

…В левом углу трапезной монастыря стоял широкий стол с дубовыми скамьями, на которых сидели детишки. Среди них Евпатий с радостью увидел своего друга Найдёна, сына кузнеца Светозара.

Было тепло и тихо. Сквозь оконные решётки, рассеиваясь, струился солнечный свет, помечая столб пыли – от пола к потолку.

Отец Панкратий обучал грамоте детей боярских и ремесленных неторопливо и основательно. Но буквицы казались Евпатию чем-то непонятным и недостижимым, они выскальзывали из памяти по одной и все вместе.

За то был неоднократно наказуем и даже таскан за власья.

«В назидание, а не в боль – всегда к пользе», – говорил наставник.

Когда слухи о неуспехах сына достигли ушей воеводы, он вытащил из кованого сундука большую книгу в жёлтом переплёте из телячьей кожи и с серебряными застёжками.

– Вот чти, – сказал при этом, – о хождении игумена Даниила. Взято у половцев. Не ведаю, откуда у христопродавцев явилась сия харатья-книга, должно, Божий храм пограбили. Хотел было отцу Панкратию отдать, да он оставил. Пусть, говорит, детки твои постигнут книжью премудрость, опосля и передашь в книжницу святой обители.

Старший брат Дементий посмеивался над Евпатием, водившим пальцем по строкам и пытавшимся вспомнить названия буквиц.

– Вымахал оглобля этакий! – попенял брату. – А ума ни на грош. Это тебе не из лука стрелять или махать мечом, здесь память нужна.

– Пока отец Панкратий говорит, всё помню, – чуть не плача, отвечал молодший. – Как без него мыслить почну, всё попусту.

– Не хнычь, растолкую. Ты каждую буквицу с чем-то ведомым сравнивай, понимаешь? К примеру, «добро», сие на домик похоже… А несколько буквиц становятся глаголом-словом.

С этого дня обучение грамоте пошло куда как гораздо.