Александр Омельянюк - Пётр второй

Новый, XX-ый, век пришёл в западно-белорусскую деревню Пилипки густым снегопадом в полнолунную новогоднюю ночь.

Зачерпнув ковшом холодную воду из стоящего на лавке жбана и жадно глотая её, Пётр через почти полностью замёрзшее стекло взглянул на падающие крупные снежинки, искрящиеся в лунном свете, и от радости невольно вслух произнёс:

– «Як прыгόжа (Как красиво)! И як дόбра (И как хорошо)! И наогул (вообще) я шчасливы чалавек! Ух, и жонка у мянé! – подёрнул он плечами – Таки маладая и таки прыгόжая!».

Поставив ковш на лавку, он повернулся от окна к печи и босыми ногами вернулся на её полати к теплу женского тела.

– «А с кем это ты там разговаривал, муженёк?» – якобы ревниво приподнялась на локте озорная молодуха.

– «Гэта (Это) я ад (от) радасци, любимая мая! Я цябе кахаю!».

– «И я тебя очень люблю, милый мой!» – крепко обняла она мужа за голову, снова привлекая к себе.

И молодожёны вновь закувыркались на тёплых тулупах, осыпая друг друга нежными поцелуями и доводя ласками до исступления.

Справный тридцатитрёхлетний крестьянин Пётр Васильевич Кочет провёл эту ночь с молодой шестнадцатилетней женой Ксенией Мартыновной Раевской с большой семейной пользой. И в среду, 18 сентября этого же первого года нового столетия, в их семье родился первенец.

Пётр с каким-то внутренним содроганием доверил принять роды у Ксении их деревенской бабке-повитухе. Он помнил, как от её знахарской помощи при родах умерла его предыдущая жена. Но выбора уже не было.

К счастью всё обошлось, и рождение первенца стало настоящим семейным торжеством в большой семье Кочетов.

Ксению посетили все родственники и соседки, поздравляя с сыном, вручая ей различные подарки и предлагая свою помощь по дому.

Через несколько дней гости собрались на крестины. Родители дали сыну имя Борислав («Борющийся за славу»), или сокращённо Борис.

Его назвали так в честь святого мученика князя Бориса, ставшего одним из первых русских святых, именины которого как раз и пришлись на день рождения младенца.

По приглашению Петра и Ксении на крестины собрались старшие Кочеты, соседи, родные, кум Александр, кума Марфа и бабка Степанида.

Главным обрядовым блюдом на крестинах стала заранее сваренная бабкина каша. Бабка Степанида сварила её из смеси пшённой, гречневой и ячменной крупы. А остывать её поставили в красный угол на столик под образа.

Когда гости расселись за крестинным столом в центре горницы, кум Александр взял остывший горшок с кашей и осторожно разбил его о стол:

– «Дай Божа на дзетак, авечак, каровак, свинак, коникав, усяму быдлу (скоту) прыплод, куме, куму и хросникам (крестнику) – здарове и багацце!» — вполне ясно проговорил он древний смысл обрядового вкушения бабкиной каши, разбив горшок так аккуратно, что каша осталась почти нетронутой.

После этого она была наложена на образовавшиеся от горшка черепки и роздана гостям, которые в ответ клали на стол мелкие монеты, отвечая шутками и прибаутками, тем создавая у гостей весьма весёлое настроение.

Затем все вместе стали петь песни, прославляющие бабку, кумовьёв, новорождённого и его родителей, пока не разошлись по своим хатам.

Теперь молодая мать была безмерно счастлива, бόльшую часть своего времени отдавая ребёнку, в то время как муж весь день работал на земле – в огороде, в саду, на скотном дворе, в поле и в лесу.

Их совместной, дружной и весёлой работе по дому и сельскому хозяйству пришёл логический конец.

Ещё в первую осень и зиму их супружеской жизни Пётр Васильевич, по примеру своего отца, собственноручно сделал многие предметы домашнего обихода. Они явились весьма полезным дополнением к ранее сделанному и переданному ему его отцом – столяром Василием Климовичем.

Но кое-что из отцовского мастерства Пётр всё ещё пока не освоил.

Его отец Василий Климович был и хорошим бондарем, мастеря кадушки различного размера: баклаги, барилки, дежи, доёнки и жлукты.

Двудонные низенькие бочонки для воды – баклаги он делал из еловых или дубовых клёпок, в одной из которых проделывал отверстие с затычкой. В баклагах носили воду и подвешивали их на большой толстый гвоздь, вбитый в стену хаты.

В аналогично сделанных, но в высоких бочонках на десяток литров – барилках – носили воду на сенокос, а в остальное время держали брагу или самогон.

А суженые кверху кадки для подготовки хлебного и блинного теста – дежи – он делал из досок, скреплённых лубяным обручем. Высота таких ёмкостей равнялась диаметру их закрывающей крышки.

Доёнку (подойник) свёкор давно сделал из клёпок, одна удлинённая из которых служила ручкой, а противоположная была с вырезанным литком.

Василий Климович сделал для будущей жены Петра и жлукт для замачивания и стирки белья. Это была широкая, высотой до метра, кадка на трёх ножках с, закрываемым деревянной пробкой, отверстием в днище для сливания грязной воды.

Однако и Ксения привезла с собой в качестве приданого балею – широкую, но низкую с ушками лохань для стирки белья.

От родителей Петру перешло древнее корыто (ночва), в котором и его самого купали в младенчестве и стирали бельё. Но теперь оно, чуть протекающее, использовалось только для рубки капусты и мяса.

А для хранения зерна, крупы и муки уже сам Пётр выдолбил из липы и ольхи несколько кадолбей разной величины.

Из дерева он также выдолбил небольшие плошки для провеивания зерна (опалушки) и мака (толчанки).

Он также из дерева сделал валёк, два карца, маслобойку, кубелы и кубельчики различных размеров, в которых, закрытых крышками с прижатыми через противоположные ушки засовами, соответственно хранилась одежда и материя, сало и мясо.

Валёк был обструганным плоским деревянным брусом с ручкой, которым при стирке колотили мокрое бельё. Им также обмолачивали лён и просо, и даже при необходимости при строительных работах трамбовали землю.

А выдолбленный из дерева карец с ручкой в основном использовался для воды и кваса.

Маслобойка же явилась первой пробой сил Петра в миниатюрном бондарном искусстве. Ему всё же удалась эта небольшая, но сложная новинка. Получился суженый кверху высокий бочонок, закрытый крышкой с отверстием для колотовки (била), к нижнему ударному концу которой он прикрепил крестовину для взбития молока.

А вот гончарным промыслом ни одно из поколений Кочетов никогда не занималось.

С наличием залежей глины на противоположном берегу ближайшей реки Локницы этим занимались лишь немногие крестьяне их деревни. Поэтому предметы гончарного промысла Кочетам приходилось у этих мастеров покупать или обменивать на свои продукты.