Эстер Кей - Я, Хаим Виталь. Роман

Облик Ари (р. Ицхак Луриа Ашкенази) в нашей киноверсии, актер Юрий Вайсман

– Ты спугнул его, Чико.

– Я?

– Ты был навязчив.

– Иди ты к черту!

– А как он сказал – доброй субботы! Нет, он не ашкенази. Он вроде как наш.

– А, какая разница – наш, не наш.

– Ну, не скажи, вот раби Иосеф, тот, что из Салоники, – вот он наш, так это же чувствуется. – Эль-Греко сделал щепотью кастаньетный щелчок, показывая, как именно это ощущается.

Между тем утро с его лазурью выцвело и закончилось, суббота неуклонно приближалась, рынок вскоре совершенно опустел, только с мусульманской стороны еще доносился галдеж, потом запел муэдзин, и для всех наступили благословенные часы перед шабатом. Глядя на то, как на улицах еврейского квартала играли славные детишки, пожилой величественный еврей раби Авраам Леви Брухим делал свой обычный предшабатний обход, кошка – вихляя тощим корпусом – путалась у него под ногами, безумея от вкусных кулинарных запахов, плывущих из окошек и дверей домов.

Раби Авраам Леви Брухим шел с поднятыми – нет, воздетыми к Небесам! – руками по старинной улице и провозглашал: «Дом Израилев, вставайте и примите святую субботу! У кого пирог неготовый в печи? У кого недоварена еда? Я призываю вас, завершайте поживее все приготовления.»

Хозяйки, хотя и знают, что он всегда делает этот свой обход, стесняются его, когда он шутливо грозит, что зайдет и проверит.

– Увижу пирог неготовый – себе заберу!

– Уже выкупали детей, переодели?

– Смотрите, шабат скоро, солнце садится!

Взгляды насмешливых и понимающих глаз. Неужто выполнит свою угрозу? И правда, он зашел к кому-то в дом! Кошка ухитрилась забежать перед ним, заскочила поверх кастрюль, что на печи, взвизгнула и как прыгнет с печи прямо на него.

Цфат готов к субботе!

Горы, прекрасные люди в белом. Идут цепочкой, небольшой вдохновенной группой.

Торговка Насрия произносит, глядя на них, как бы сама с собой беседуя:

– Это идут каббалисты во главе с Ари, святым учителем, встречать субботу.

Линия гор и заката. Зигзаги расплываются чудесным радужным наплывом, то ли в глазах стало резать, – нельзя, может, прямо так в упор смотреть на Ари и его учеников?

Р. Авраам а-Леви Брухим уходит, стуча палкой. Он тоже – из числа учеников святого Ари. Для него закат в горах Цфата означает только одно: Мошиах. Мессианское обетование, которое вот-вот исполнится.

– Благословенной субботы, жители святого Цфата!

Женщина быстрым, змеистым шажком, будто ускользая, шла по впавшей в дремоту улочке, которая, как назло, именно в эти минуты решила пробудиться от сиесты: раскрывались ворота, выползали из углов сада старики и дети, выкатывали тележки торговцы.

Возле синагоги Абуав она помедлила, давая пройти группе мужчин. Затем подошла к торговке зеленью и аккуратно переложила, будто выбирая, несколько пучков. Потом наклонилась к тетушке Насрии и прошептала:

– Извините, когда микву откроют? Я хотела войти, но у них еще заперто.

– Бедняжка! Как неловко вышло! Погоди, я пойду и вынесу тебе ключ. Посторожи пока мой прилавок.

Насрия поправила полумесяц – серьгу, готовую свалиться из ушного отверстия, и скрылась в подворотне. Красивая стройная черноглазая незнакомка смущенно перебирала поделенные на пучки стебли зелени. Она понюхала шибу, мирт, розмарин, петрушку, ласково поглядела на перченые маслины в тазу – так же у себя дома, в Каире, она, бывало, замачивала темные оливки, нежно-розовые и разные другие сорта, которые высветлялись, пока соль и приправы выбирали из них горечь.

– Три поворота, – появилась из подворотни торговка с ключами, – и помни доброту Насрии.

– А этот ключ – от чего? – девушка указала на второй ключ в связке, поменьше, чем основной.

– От комнаты невесты, – прошептала Насрия, – но ведь ты не невеста.

– Да, я не невеста, – весело сказала та, – у меня уже четверо детей! (Услышав точное количество детей, которое не было, не дай Б-г, принято говорить, торговка выставила хамсу – растопыренную ладонь).

– Я зайду за ключами, – сказала Насрия с достоинством, – оставь их в сенях на гвозде. Окунальщица придет чуть позже, у нее свои ключи, но все равно – не заставлять же тебя ждать на виду у всех.

– А что у вас принято выдавать женщинам? Гребни, полотенца?

– Что ты, ничего мы не выдаем! И не забудь положить два талера в копилку. Как тебя зовут? (Насрия наморщила лоб, будто думая так: «А что, если она не заплатит, а ключи уже у нее? Я ее вообще в первый раз вижу!»

– Эстрелла.

– Так вот, Эстрелла, дождись трех звезд, как положено, и тогда уже и зайдешь! Я не запущу тебя раньше времени! Отдавай ключи обратно.

…Красавица не спорила, она решила, что все равно ей надо будет пойти сначала домой, попросить свекровь уложить детей пораньше, а самой забрать все свои принадлежности и тогда уже направляться в микву. Заодно и кое-какую посуду взять.

Дом еще был неустроен, везде стояли баулы, тюки, даже игрушек еще было не видать, и дети хныкали, хотя бабушка учила их плести корзины из тростника, как в Египте, и делать бамбуковые свистульки.

Эстрелла взяла, что ей было нужно, из своего личного баула, покормила малышей и снова вышла на потемневшие уже улицы незнакомого, тесного, сухого и давящего Цфата, который после роскоши столичного Каира производил впечатление загадочного лабиринта. Зажигались огоньки в каменных домах-крепостях. Гулко отзывались шаги прохожих по мостовой с водостоком посередине. Турецкие сторожа запирали ворота мусульманского квартала. Склон горы вел к кладбищу Пророка Оссии. Вот и он – переулок возле синагоги Альшейха, где пряталась миква, между Альшейхом и Белым цадиком… «Хоть бы окунальщица попалась добрая!» – молила Б-га Эстрелла.

Но в Каире у нее был особняк! (В роли жены Ари – актриса Ида Недобора)

Встретила ее пожилая Шабабу, приветила, усадила в комнате ожидания, предложила пока заняться ногтями.

– Я уже все сделала дома, – прошептала Эстрелла, – я всегда так делаю.

Да, но дома, в Каире, у нее была роскошная комната с огромными зеркалами и видом на реку Нил!

Здесь же, в мрачном Цфате, она просто места себе не находила.

– Тогда вот сюда, осторожно, по ступенечкам, – извините, у нас темновато, это правда, – оправдывалась Шабабу перед приезжей сеньорой.

Поскольку она сказала, что все подготовлено для окунания, то Шабабу не придиралась, только провела по ее распущенным волосам растопыренными пальцами, подтверждая, что узлов нет, все расчесано на славу.