Лана Ладынина - Король и Мастер

Следующим утром ван Акены рано поднялись и сразу же отправились в церковь Святого Иоанна Крестителя на самую первую утреннюю мессу. Они посмотрят на несравненный алтарь братьев ван Эйк и сегодня же отправятся обратно в Хертогенбос.

Известная бесценным алтарём и безмерно им гордившаяся церковь была заполнена до отказа. Свято место никогда не пустовало, а в эти ярмарочные дни в Божьем храме яблоку негде было упасть, и едва ли не каждый второй – живописец. Гент давно уже стал Иерусалимом для художников, стекающихся сюда со всей Европы, словно паломники, полюбоваться на произведение ван Эйков. Иероним ощутил себя почти в родном соборе Святого Иоанна. Как и хертогенбосский собор, церковь перестраивалась и расширялась 32 32 Гентская церковь Святого Иоанна Крестителя перестраивалась в течение XIV – пер. пол XVI веков и за это время преобразовалась в собор Святого Бавона, которым и является в настоящее время. . Месса рядом со знаменитым алтарём наполнялась особой глубиной. Внимая торжественным, проникающим в самое сердце песнопениям, вдыхая запах горящего воска свеч и аромат ладана, они созерцали благословенный алтарь, переводя глаза с одной створки на другую, подолгу задерживая взгляд на каждом сюжете и внимательно, подробно рассматривая. Благородно-аристократические лица Господа, Пресвятой Девы Марии, Иоанна-Крестителя и музицирующих ангелов. Обнажённые и, неожиданно для церкви, реалистичные в своей наготе Адам и Ева. Величественная, многофигурная и, тем не менее, кропотливо исполненная сцена поклонения божественному агнцу. Неправдоподобно ясные цвета, дотошность в выписывании каждой, даже самой мелкой детали, до последней точки.

Алтарь, подобно магическому волшебству, преображал лица созерцающих его прихожан, становящихся похожими своей одухотворённостью на лица изображённых на нём Святых и ангелов. Божественно-небесная красота творения, созданного кистью земного человека не без греха, вызывала благоговейный трепет и вселяла надежду. Иероним заворожёнными глазами смотрел на картину. Его просветлённое лицо, лучистые серо-голубые глаза не могли оторваться от алтаря. Хотелось поклоняться такому совершенству. Он не стал себя сдерживать и в порыве чувств опустился пред алтарём на колени.

Выйдя из храма, ван Акены подали мелкие монеты грязным нищим и калекам, которыми кишела маленькая площадь на подходе к церкви. От их ни разу не стиранных лохмотьев исходила нестерпимая вонь. Кто выставлял напоказ струпья, кто язвы, а кто, за неимением явных знаков страданий, просто оголял грязные хилые тела. Маргиналы, сходившиеся в эти «хлебные» дни к церкви собирали свой куш с божественного творения братьев ван Эйк. Просветлённые несравненной красотой и благостностью добрые люди подавали просящим. Но отойдя на несколько шагов от небольшой площади, переступив черту красоты и благостности, добрые люди осознавали, что поданные ими монеты тем же вечером будут пропиты в одной из близлежащих таверн, коих в Генте было много больше, чем церквей.

Гуссен и Иероним, предлагавшие посетить антверпенскую ярмарку теперь благодарили Антониуса за то, что он настоял на поездке в Гент, невзирая на более длительное путешествие. Под сильным впечатлением от творения братьев ван Эйк у Иеронима возникло желание лицезреть ещё один шедевр – предоставлялся подходящий случай. Художник как раз закончил работу над картиной для преподавателя арифметики и геометрии из университета в Лёвене. Преподаватель был не первым визитёром из брабантского университетского города, и Иероним приготовился написать очередное празднество. Но математик пожелал нечто совершенно особенное, сам не зная что.

Иерониму тогда пришла идея изобразить обычную городскую жизнь, сценку, которую он часто видел на городских площадях – ловкача, проделывающего трюки с фасолинами или костяными шариками, исчезающими под маленькими чашами. Учёный муж пришёл от идеи в восторг, сразу одобрил черновой набросок и Иероним приступил к работе. Художник построил простую композицию: на переднем плане массивный стол, по обеим сторонам которого два главных персонажа – трюкач и горожанин, пытающийся его поймать. За горожанином стоит толпа любопытных зрителей, но далеко не все из них наблюдают за происходящим. Пока горожанин поглощён действом так, что лягушка глупости вываливается у него из раскрытого рта, вор крадёт его кошелёк. Такого посетителю из Лёвена лицезреть на картинах доселе не доводилось. Невиданность работы, изображающей сценку, происходящую в любом городе едва ли не ежедневно, вместо библейских сказаний разожгли интерес учёного мужа. Нетерпеливый математик прислал не одно письмо с вопросами как продвигается работа и когда картина будет готова. Иероним, поэтому, торопился поскорее её закончить и намеревался сам отвезти в Лёвен. Скорая поездка в Лёвен оказывалась весьма кстати, он давно желал лицезреть триптих блистательного Рогира ван дер Вейдена в лёвенской церкви.

Всех, кто видел новое творение Иеронима, разбирал смех. Херберта хохотала до выступивших из глаз слёз:

– Бедный простофиля, пострадает за свою глупость, когда очнётся. А шарлатан такой противный, с длинным носом.

– Возможно, не всё ещё потеряно для простака, лягушка глупости уже вывалилась из его рта, – с энтузиазмом ответил ей Гуссен, – ребёнок не наблюдает за магом и всё видит. Он может уличить вора.

– Ребёнок может испугаться и промолчать, – возразил Ян, – он всего-навсего маленький мальчик. Маг и воришка – сообщники. Они – порождение сатаны. Об этом говорит и дьявольская сова, выглядывающая из плетёного кувшина. А всё действие происходит мрачным вечером у городской стены. Хорошо, что ты изобразил осуждающий взгляд монахини. Очень кстати. Потому, что доминиканцы уже недовольно поглядывают на тебя из-за твоих танцующих на свадьбах монахов, а тут ещё и это, – Ян перевёл дыхание, – так и до ареста недалеко, – его голос зазвучал тише и глуше, он быстро перекрестился, – а там…

– Городское правление не допустит – так же глухо, но резко перебил брата Гуссен, – отцы города сами заказывают подобные картины Иерониму, они выглядят вполне нравоучительно, – он немного помедлил и добавил, – да и притихли сейчас доминиканцы.

– Выглядят вполне нравоучительно, – процитировал Ян брата, – в твоих словах скользит сомнение, Гуссен, а что уж там говорить о доминиканцах.

– Мои танцующие монахи – преимущественно францисканцы, они проповедуют не отказываться от веселья и праздников, а уныние провозглашают грехом, – пояснил Иероним.

– Верно, – согласился Антониус, – поэтому доминиканцы даже к францисканцам относятся подозрительно. А грызня между ними на руку городским властям, она не даёт монахам и священникам полностью захватить наш славный Ден Бос.