Александр Верт - От Каина

− Слазь быстрее, что ты там возишься?

Сейчас Каин не понимал, почему вспоминал это, но эти старые воспоминания, ободранные в кровь руки и тяжесть в груди, показались ему приятной, недосягаемой уже радостью. Те времена мелких достижений приносили ему восторг. Он мог проверить в себя, испытать, затаить дыхание и узнать цену своей работы. А что теперь? Тяжело вздохнуть, сесть на ветку и, опустив руки, расслабиться, чтобы после краткого падения повиснуть вниз головой.

Зачем? Просто…

− Собирай пока то, что на земле, только в отдельную корзину, чтобы они не смешались, − сказал Каин брату и тут же схватил корзину, резко подтянулся и быстрым движением взобрался вверх по ветвям, будто невидимая пружина забросила его на самую вершину.

Порыв холодного ветра ударил ему в лицо, но вызвал лишь улыбку. Он сделал глубокий вдох, словно там внизу ему дышалось совсем не так. Отсюда можно было видеть кроны огромных деревьев, над которыми грациозно возвышались огромные шеи с небольшими покатыми мордами. Адам всегда называл этих существ чудовищами и чертовыми отродьями, а все оттого, что их массивные челюсти, ломая крупные ветви, нещадно рвали веревки и не позволяли людям зайти достаточно далеко. Каин же видел в этом логичное испытание: если нельзя пройти этот этап, то там дальше будет только хуже. Иногда он пытался придумать другие способы передвижения, но ничего толкового в голову не приходило, а отец бранил его за рассеянность. Теперь же Каин мог легко перейти к работе, продолжая рисовать себе невероятные картины. Он быстро срывал яблоки, ловко скользя с ветки на ветку, а сам представлял, что когда-нибудь он запрыгнет на крепкую спину особенного чудовища и умчится с этой горы в долину, пересечет ее и освоит совершенно другие земли. Может быть, там он не будет «другим»?

С такими мыслями он работал быстрее ожидаемого, не замечая, как машинально меняет корзины и перескакивает с дерева на дерево.

Одно задание сменялось другим. Он починил одну из давно испорченных корзин. Наколол дров. Залатал прохудившуюся крышу сарая и даже заточил ножи для готовки.

− Может, отдохнешь? − спрашивала Ева, наблюдая, как младший носится бесцельно по саду.

Каин же отрицательно покачал головой и взялся вычищать большой котел, покрытый слоем сажи. Откровенно говоря, он хотел отработать свое позволение остаться сегодня дома и ему это удалось. После котла он с радостью получил большую миску наваристого бульона и с восторгом отломал корку от свежего хлеба. В тот миг сразу вспомнилось раннее детство, когда он так же пробовал свежий хлеб и бежал во двор плескаться в чане с бельем. Он тогда думал, что помогает матери, но, откровенно говоря, только разбрызгивал воду, а Ева смеялась и целовала его в лоб, а затем просила присмотреть за братом. Тогда Каин качал люльку с маленьким Авелем и что-то ему рассказывал, болтая, на своем невнятном языке.

Теперь было странно вспоминать то время, но ему казалось, что он был счастлив, а теперь возвращался домой поздно, когда хлеб уже почти остыл, а Авель давно оторвал первый теплый ломоть. Сегодня же, словно в награду, он ел ту самую теплую корку хлеба, но она его не радовала, казалась не такой вкусной, как в детстве, и потому становилось горько. Едва ли изменился хлеб, скорее изменился он сам, однако, говорить об этом было некому.

Он продолжал молчать.

Развесив выстиранное белье, он вдруг понял, что дела закончились.

− Осталось только зашить твою кровать и приготовить ужин, но с этим я уже сама справлюсь, − признавалась женщина.

− Прости, − глухо, машинально отозвался Каин.

Он прятал глаза и отворачивался, пытаясь придумать дело, и, прежде чем Ева ответила ему, спросил:

− Может, я скошу траву за домом?

− Не надо, отец не любит, когда важные вещи делаются без него.

Каин вздохнул, кивнул и смирился.

− Ты обещал научить меня лазить по деревьям, − напомнил Авель, тихо вытиравший деревянные чашки.

− Почему бы нет, вы давно не играли вместе, − улыбнулась Ева, давая мальчишкам полную свободу.

Авель радостно взвизгнул, а Каин почувствовал очередной приступ тошноты, но молча последовал в сад, думая о своей неспособности играть и бесцельно бегать по траве. Он даже представить такого не мог…

Картинка древнего сада растаяла, как дымка. Красноглазый собеседник улыбнулся и спросил:

− Заметили грех?

Мужчина покачал головой рассеянно, не веря, что мгновение назад был очень далеко отсюда и явственно чувствовал на своих губах вкус первобытного хлеба, а вместе с ним камень отчаяния в груди.

Мальчишка вздохнул.

− Видимо, вы совсем иначе представляли себе быт первых людей.

− Да-а-а, − задумчиво протянул свое признание человек. − Я и самих людей представлял иначе.

− И как же?

− Иначе, − невнятно ответил мужчина, но, помолчав немного, пояснил: − Я верил, что они были другими, а тут… Я словно заглянул в дом самой обычной семьи.

− Они же люди, а значит, человечны так же, как и ваши современники.

− Я, видимо, как-то иначе понимаю слово «человечность».

Усмешка стала Ивану ответом, еще менее понятным, чем вся эта история. Неясно было старику, почему речь зашла о грехах и первых людях, и как это было связано с ответом на его вопрос. Вот только, как бы ни был связан с этой историей собеседник, Ивану хотелось ее узнать.

− Вопрос греха здесь очень важен? – спросил мужчина, немного подумав.

− Отчасти, он отвечает на многие незаданные вопросы человечества.

− Но я не вижу в Каине грешника, особенно в то время. Может, он вырос им, но…

− А лицемерие?

Вместо ответа Иван только выдохнул, так и не найдя слов.

− Он старается стать тем, кем не является, − продолжал собеседник, − веру в Бога из себя выжимает, а веры нет даже мало-мальской. Чем тебе не грех?

− Он просто ребенок, жертва дурного воспитания. Почему Адам вообще так жесток с ним?

− А вот и другой грех − жалость, а рядом с ним третий − поиск виновных.

Мужчина вздрогнул, видя блеск в глубоких красных глазах.

Таинственный собеседник продолжал:

− А на вопрос я пока не отвечу, ибо не просто так прервал свою иллюзию. Я не учел, что нужно рассказать немного о том, что было прежде. Не знаю, заметили ли вы, но Ева спрашивала сына, не бил ли Адам его снова. Этот момент имеет значение.

Мужчина нахмурился, а детская рука легла на лист с рисунками и легким движением изменила изображение. Хижина стала крохотной точкой, сарай − прямоугольником. Сад превратился в штрихованное поле, а часть за домом − светлой, разделенной на две части, зоной. Все это, хоть и было нарисовано, казалось копией старой карты, вырезанной на куске коры.

Рука мальчика повторила линию, самую толстую на изображении.