Александр Черенов - Из записок Лаврентия Берии

Я не только не испытывал чувства горечи – я был рад. Наконец-то, с меня сняли эти вериги. Одно дело, когда Закавказьем руководит инородец. Лучше всего, русский. Его трудно обвинить в симпатиях и антипатиях. Он ко всем «дышит ровно», потому что «неровно дышит» только к Москве.

Но не приведи, Господи, на его месте оказаться грузину! Даже страшно представить: грузин осуществляет функции арбитра во взаимоотношениях грузин, армян и азербайджанцев, не говоря уже о бесчисленных «малых народах и народностях!». А, ведь Господь – в лице Хозяина – «привёл», и вышло то, что называется «глаза боятся, а руки делают». Но, чего мне это стоило?! Это же – классика: «чтобы и волки сыты, и овцы целы»! У всех – национальная гордость! Чуть, что – в крик: «Покушаются! Зажимают! Грузинский шовинизм в действии!»

Взять тот же случай с Ханджяном. Да, мне приходилось не раз делать ему не только внушение, но и «втык». И не потому, что я – Берия, а он – Ханджян: работать надо было, и не языком, рассказывая байки о третировании армян! Но едва я начинал требовать от коммуниста —

не от армянина! – Ханджяна работы, как это тут же получало соответствующий ярлык! И, ладно, если бы меня обвиняли в верности принципу «я – начальник, ты – дурак»! Нет: сразу же квалифицировали это как посягательство на национальное самосознание! Сразу же гвоздили меня к «позорному столбу»! И Ханджян первым «бежал с молотком»!

Поэтому освобождение от обязанностях Первого секретаря Заккрайкома, да ещё по причине упразднения последнего, я рассматривал исключительно в одном смысле: как избавление от вериг. Теперь я мог полностью сосредоточиться на родной Грузии. Но не для того, в чём меня сейчас «уличают» и даже «изобличают». А «уличают и даже изобличают» меня в том, что всю свою энергию – злодейскую, разумеется – я направил исключительно на закрепление собственного культа и доверия Хозяина.

Якобы именно по этой причине я организовал помпезный Дом-музей Хозяина в Гори, и «зачислил на казённое довольствие» мать-старушку вождя. Насчёт матери скажу так: все старушки, достигшие пенсионного возраста, стояли на казённом довольствии. Да, матери Хозяина были предоставлены некоторые льготы – в виде переселения из хибары в дом на проспекте Руставели, а также небольшого продуктового набора. А почему бы и не предоставить ей эти льготы, собственно говоря? Или все матери-пенсионерки произвели на свет Хозяина?! К слову, мама у Хозяина была «с мухой в носу», и поэтому льготы ни в малейшей степени не изменили ни её скромного образа жизни, ни её отношения ко мне, в лучшем случае – равнодушного.

Это я к тому, чтобы разные, там, «некоторые» не намекали на то, что я пытался заручиться добрым отношением вождя через его мамашу. Заручишься через такую мамашу! Я это знал с самого начала, поэтому и не пытался «заручаться». А насчёт льгот распорядился, чтобы мне не «пришили» обратное: «наше фэ» вождю через игнорирование насущных потребностей мамаши. Чтобы не сказали: хоть таким недостойным способом Берия решил «насолить» Хозяину! Чем не версия? У нас ведь «раненых не бросают»: добивают, не мытьём, так катаньем!

Кроме «подхалимажа», вторым основным направлением моей деятельности – вредительской, разумеется – мне определяют личное участие в репрессиях. И не просто личное: руководящее! При этом ссылаются на Кобулова и Гоглидзе, которые якобы показали, что в бытность секретарём ЦК Компартии Грузии «негодяй Берия» не только давал указания «крепко допросить», но и личным примером задавал тон! А тон он задавал посредством задавания жару! Для этих целей в столе у него – почему-то в приёмной – даже лежало орудие пытки: резиновая дубинка!

Думаю, ни у кого из людей с мозгами нет сомнений в том, какова цена этим «показаниям». Я не исключаю того, что Кобулов с Гоглидзе даже не смогли подписать эти показания в связи с «временной нетрудоспособностью» по причине избыточно «горячего интереса» следствия! А, возможно, что мужички, по наивности душевной и подписались на эту «кремлёвскую липу»: поверили обещаниям «учесть и снизойти».

Когда Руденко «огласил» эти показания – во фрагментах, конечно – я сразу же попросил «изобличить меня демонстрацией резиновой дубинки». Генеральный прокурор смутился и промямлил что-то насчёт «своего времени». Не того, которое его лично, а того, в которое меня ознакомят с этой дубинкой – и «прямо по голове». Так сказать, «Узнаёте ли Вы дубинку, которой лично пытали честных советских граждан в застенках своего кабинета Первого секретаря ЦК?»

Получив один отказ, я немедленно обратился за вторым: попросил очной ставки с «изобличителями». Руденко и тут не задержался с отказом, но на этот раз «честно» мотивировав его тем, что Кобулов с Гоглидзе дружно занемогли по причине лёгкого простудного заболевания. Я решил не настаивать, позволив себе лишь вслух усомниться в том, что заболевание было «лёгким» и «простудным». Наверняка, мужички после «чистосердечного признания» неделю не вставали с нар, а при мочеиспускании окропляли тюремную парашу исключительно красненьким.

Тогда, в обоснование моего «участия в избиениях и пытках», мне было заявлено о том, что при проверке трёхсот дел в архиве МВД Грузии обнаружено сто двадцать резолюций Берии. Все – как те «два молодца, одинаковых с лица»: «крепко излупить Жужанава», «всех проходящих по делу арестовать», «основательно допросить», «взять крепко в работу», «выжать всё»!

Я – опять же по наивности душевной – попросил Руденко немедленно изобличить меня хотя бы одной резолюцией! Хотя бы в фотокопии! И Роман Андреевич на этот раз заверил меня в том, что моя просьба будет удовлетворена… при ознакомлении с материалами дела… если таковое состоится. После этих слов я как-то «сразу поумнел» и больше не настаивал на своих правах обвиняемого… Нет, вру: не «больше не настаивал», а всего лишь «долгое время не настаивал». Ну, вот такой я оказался «неадекватный» – с позиции обвинения.

К слову – насчёт обвинения и «долгого времени». Долгое время мне вообще не предъявляли никакого обвинения, кроме того постановления от 29 июня «Об организации следствия по делу о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия». В Президиуме ЦК наверняка решили, что для начала и этого, как говорится, «за глаза». Но потом, видимо, «социалистическое правосознание» взяло верх над желанием «прислонить меня к стенке» ударными темпами, и по истечении всех установленных законом сроков мне, наконец, предъявили обвинение.

По содержанию оно, правда, ничем не отличалось от того партийного документа, зато было оформлено на бланке постановления о привлечении в качестве обвиняемого. В нём даже содержалась графа «признаёте ли вы себя виновным: полностью, частично, не признаю – нужное подчеркнуть». После того, как я не признал себя даже частично – и «подчеркнул нужное» – очень сомнительно, что этот документ будет приобщён к делу. Скорее всего, его заменят «дубликатом» – от моего имени, но без моего поручения.