Александр Черенов - Из записок Лаврентия Берии

Извиняясь: опять меня «унесло течением». Так, вот, возвращаясь к Лакобе. Статья моя, не по моей вине совпавшая по срокам с переименованием, вероятно, убедила Нестора в том, что всё это – звенья одной цепи. Дескать, сначала отказали, а теперь запугивают, чтобы «помалкивал в тряпочку». Только у меня и в мыслях этого не было. У себя в автономии Лакоба был на месте. Дело он знал, команда у него работала, народ ему доверял и даже любил. Не было у меня никаких оснований, не говоря уже о желании, убирать Нестора. Я использую этот глагол без кавычек – не в «убойном» смысле, а лишь в плане освобождения от занимаемой должности.

Это – о моём восприятии Лакобы. Но сам Лакоба воспринимал себя, мне кажется, по-другому. По-моему, в его душе «сломался стержень», и он уже не хотел бороться, ни «за», ни «против». Не исключаю и того, что он ощущал себя исчерпавшим запасы жизненной энергии. Да и, пусть не сочтут это оскорблением памяти хорошего человека, слишком много сил он затратил на обслуживание собственного «я»! Во всяком случае, такого «показателя» апатии и какой-то болезненной усталости, как в тридцатом шестом, я у него прежде не наблюдал. Не было её у него!

В декабре он, как Председатель ЦИК республики, поехал в Москву на Чрезвычайный Съезд Советов, который должен был принять новую Конституцию СССР. С принятием Конституции по всей стране должны были пройти выборы депутатов Советов всех уровней. Ещё до отъезда Лакобы я сказал ему, что ЦК и крайком хотят внести его кандидатуру для избрания депутатом Верховного Совета СССР.

Скажу честно: это не было предложением ЦК. Это было моё предложение. Я хотел показать Нестору, что все его страхи насчёт меня беспочвенны. Иначе, зачем бы я сам дополнительно «вооружал» его «щитом» депутатской неприкосновенности, да ещё союзного уровня?! Но Лакоба отнёсся к моему предложению равнодушно, не скажу, что «на удивление равнодушно» – чего-то такого я ожидал – но всё равно было неприятно. На том мы и расстались.

Съезд уже принял Конституцию, Хозяин уже принял всех добивавшихся приёма, а Лакоба всё не возвращался. Пришлось его вызванивать. Никаких срочных – и несрочных тоже – дел в Москве у него не оказалось, и я попросил его вернуться домой. Мы, как раз, собирали партактив на двадцать шестое декабря. Нет, не подумайте, что по его «персональному делу». Рассматривали текущие вопросы, перспективы на следующий год – и даже устройство новогодней ёлки для детей, по примеру Москвы. (Хозяин поделился этим со мной «по секрету», хотя об этом «секрете» знали весь ЦК и весь Совнарком).

Я-то думал, что Лакоба, «по традиции последнего времени», приедет меланхоликом, а он приехал взвинченным, весь на нервах. Всё «наложилось»: и Конституция без Абхазской ССР, и «непонимание» Хозяина, и «происки коварного Берии», который своим вызовом нанёс ему оскорбление посредством намёка на субординацию. На активе Нестор шумел, в основном, не по делу: разгружал эмоции – и всё на нас. В основном, на меня. Я не стал одёргивать его публично, но по завершению мероприятия «попросил задержаться». Разговор получился «весёлым».

– Нестор, кацо, в чём дело?

– Я тебе не кацо! – сразу же определился с понятиями Лакоба. – После того, что ты сделал со мной, я тебе не кацо!

От таких слов моя челюсть получила законное право отвиснуть, но я удержал её на месте.

– Нестор, ты мог бы ещё предъявить мне претензии за то, что я не сделал для тебя, но только не за то, что я сделал с тобой! Я, что, подсиживаю тебя? Нет! Может, я «стучу» на тебя? Нет! Собираю на тебя «компромат»? Нет! Лишаю тебя «жизненного пространства»? Нет: ты свободен на все четыре стороны! И не в смысле «Пошёл вон!», а во всех своих словах и поступках! Так, что же такого я сделал с тобой, что ты меня «вычеркнул из списков»?

– Ты создал невыносимую обстановку!

– Где?

– Везде!

По причине неопределённости – исчерпывающий ответ. Но я не стал домогаться конкретики.

– Значит, «невыносимую»?

– Да!

– И кто её не вынес? – хлестнул я иронией. – Или кого вынесли из неё?

Только напрасно я «хлестал»: Нестор, прежний шутник и балагур «номер один», казалось, напрочь лишился чувства юмора.

– Ты заменил почти всех членов ЦК!

– Не я, а съезд и пленум!

– Конечно, «съезд и пленум», когда везде – твои люди!

Несмотря на содержание ответа, я порадовался за Нестора: он даже покривил щекой. Всё – какое-то оживление.

– Не мои: советские!

– Ах, «советские»?!

Недолго щеке Лакобы было суждено кривиться в одиночестве: теперь гримасой было искажено всё лицо. Жаль, только, что гримасой негодования.

– Из шестнадцати членов ЦК Грузии, избранных в июне тридцать пятого, не осталось почти ни одного! Они, что, все антисоветские?!

– А они, что: полагали членство в ЦК пожизненной синекурой?!

Я тоже перестал улыбаться: каков привет, таков и ответ.

– Все эти бездельники и болтуны вдруг решили, что они и есть «ум, честь и совесть нашей эпохи»! Ни с того, ни с его они стали думать, что не бездельничают, а оппонируют и даже «выступают с принципиальных позиций»! А право на оппозицию надо ещё заработать!

– Ах, «заработать»?! – взвился Нестор. – И чем же?

– Делом! – «приговорил» я. – А ещё больше мозгами!

– И кто же будет «начислять трудодни»?

Нестор даже расщедрился на некое подобие ухмылки.

– Уж, не ты ли?

– Нет, не я: результат работы! Тот, который одобрит партия и народ. Ну, или хотя бы заметит! Словом, люди, для которых мы и работаем!

Некоторое время Лакоба разевал рот, уподобляясь рыбе, выброшенной из воды на берег. У него явно не находилось контрдоводов.

Наконец, один нашёлся. Правда, «не из той оперы».

– Ты всех душишь! Ты не даёшь никому дышать!

За время в работы в ЧК я как-то привык к конкретике: «кто, сколько, чего и как». С тех пор я не люблю этих «обобщений» типа «весь советский народ», «все, как один», «в единодушном порыве». «Ты всех душишь», «ты не даёшь никому дышать» – из того же «лукошка». Фамилии всех «задушенных»? Список тех, кому «трудно дышать»?

Я усмехнулся.

– Что-то не вижу я ни на одном из твоих «подзащитных» ни удавки на шее, ни камня на груди! Приведи ко мне хотя бы одного «удавленного» или страдающего «лёгочной недостаточностью» по моей вине!

Нестор опять позевал – и остался без текста. Я понял, что в таком ключе ни до чего хорошего мы не договоримся, а будем только усугублять. Поэтому я подошёл к нему, и примирительно обнял его за плечи.

– Нестор Аполлонович, не кажется тебе, что для такой беседы мы слишком трезвы? Марта Виссарионовна приглашает тебя к нам на ужин. Будет твоё любимое!

– ? – слегка оживился Лакоба.

– Жареная форель и кахетинское.

Лакоба нахмурился и опустил взгляд. Но я не собирался отступать.