Александр Черенов - Из записок Лаврентия Берии

Но – «назад в русло»: к перечню обвинений. Некоторые резолюции я действительно припоминаю, разумеется, числом на порядок меньше. Только что криминального содержится в строках «основательно допросить», «выжать всё»?! Разве установление истины не есть задача следствия и надзирающих органов? Тут уже, волей-неволей, скажешь: «Все так делают!». Это стандартная практика! Убеждён, что и на демократичнейшем Западе каждая вторая резолюция – такая же! Ах, я – не прокурор? Ладно, но я и не «мимо тут проходил», и не «покурить вышел»! Я – Первый секретарь ЦК, представляющий «руководящую и направляющую»! Мне сам Бог – через Устав партии – велел этим заниматься! И разве я не имею права требовать установления истины?!

Ах, вам не нравятся формулировки?! А мне, что, следовало начертать примерно так: «Попросите аудиенции у товарища Жужанава, и, если таковая будет получена, нижайше поинтересуйтесь, не соблаговолит ли он ответить на некоторые вопросы следствия. В случае неприемлемости вопрос снять!» Так, что ли?!

Что же касается Жужанавы… Да, я припоминаю резолюцию по его адресу: «Крепко излупить Жужанава!». Согласен: напрасно я обратился за содействием к товарищам. Надо было самому набить морду этому негодяю! Ведь он замахнулся на всю партию… в моём лице! Если бы вы только знали, сколько крови он попил из меня – и, ладно бы, по делу и на дело! Я и сейчас не сомневаюсь в том, что он «заваливал работу» не столько по глупости, сколько «из принципиальных соображений: как идейный противник диктатуры Берии». И других к тому же подбивал – голову за это кладу! Ну, ладно, я не нравлюсь тебе – готов пострадать за это. Но почему должно страдать дело?! Отсюда – зря я написал эту резолюцию! Надо было вызвать «эту Жужанаву» к себе, запереть за ним двери и «по-мужски» объяснить ему, «что такое хорошо, и что такое плохо! В этом контексте я раскаиваюсь за резолюцию. Но только в этом!

А, вот, речью на февральско-мартовском Пленуме ЦК тридцать седьмого года не надо меня «изобличать». Напротив, это я изобличу следствие. Как минимум, уличу в неточности формата «вали кулём – потом разберём». Я даже не буду прятаться за слова о том, что «время было такое», что «все так делали». Признаю: да, я выступил в прениях на том пленуме. Я сказал – цитирую дословно: «Мы разоблачили 7 членов ЦК КП Грузии и 2 членов Тбилисского горкома, а в 1936 году мы арестовали 1050 троцкистов-зиновьевцев».

Как видите, я привёл цифры, и цифры эти не совпадают с тем, что на меня «валят кулём»! Ведь мне сейчас «инкриминируют с запасом»: 15 членов ЦК вместо 7! То есть, идут неверной дорожкой Нестора Лакобы: тот, помнится, тоже клеймил меня этой цифрой. Так, вот, я хочу спросить: ну, и что? Ну, семь! Семеро членов партии, изобличённых как троцкисты! Они и сами не отрицали приверженности, даже без «профилактической работы среди них». По логике того времени – тягчайшее преступление и законное основание для привлечения к ответственности, и не только партийной.

Логикой настоящего не измерить логики прошлого. Прошлое надо не судить, а изучать. Изучать для того, чтобы понять и учиться, как на достижениях, так и на ошибках. Но мои «судьи» – из вчерашних дружков – явно не мучатся такими проблемами. И, если они и имеют какую-то логику, то лишь свою собственную. Ту, что диктуется потребностями борьбы за власть. Только к «восстановлению социалистической законности» эта «логика» не имеет никакого отношения: «кто смел, тот и съел!». И «съел» своего товарища, с которым, как говорится, «не один год – из одного котелка, и под одной шинелькой».

На днях мне в очередной раз предъявили «мартиролог»: список «моих жертв». На одном из первых мест в нём – Папулия Орджоникидзе. Оглашая эту фамилию, Руденко сделал круглые глаза:

– Как Вы могли замахнуться на брата самого товарища Серго?!

Я, разумеется, не стал отмалчиваться, потому что теперь настала моя очередь делать круглые глаза.

– А, он, что, – говорю, – «священная корова»?! Пардон: неприкосновенная личность? Или у нас для рядовых граждан – один закон, для «брата самого товарища N» – другой? Как это Вы ещё не сказали: «Самих брата Самих товарища Серго»?! Были представлены неопровержимые доказательства вредительской деятельности Папулии: свидетельские показания, вещественные доказательства, показания самого обвиняемого. Мне, что, нужно было распорядиться уничтожить их, потому что это – «брат самого товарища Серго»?! Эти доказательства были предъявлены и комиссии из Москвы, и самому Орджоникидзе-старшему.

Ни одно из них не было опровергнуто, а крики Серго «Не верю!» при всём желании нельзя рассматривать, как доказательство невиновности. Серго просил меня не пороть горячку, и разобраться во всём, как следует. О том же меня попросил и Хозяин. Я обещал им обоим, и, в свою очередь, попросил следствие не торопиться с выводами. И мы данное слово сдержали: дело Папулии далеко не сразу было передано в суд. Серго умер – застрелился, как потом мне сказал Хозяин – восемнадцатого февраля, а Папулия был осуждён только девятого ноября! То есть, мы тянули в расчёте на то, что в деле появится хоть что-то, реабилитирующее Папулию хотя бы в части обвинений! Пусть даже не «что-то»: хотя бы надежда на появление этого «чего-то»! Но ничего не появилось – на то оно и ничего. Ну, вот, не из чего было появляться «чему-то»! А шуточная задачка «Что такое ничего, и как из него сделать что-то?» – дело физиков-ядерщиков, да и то дело на тот момент было делом весьма отдалённого будущего…

Конечно, если рассматривать вопрос репрессий с позиций абстрактного гуманизма, то меня гуманистом никак не назовёшь! Но тут же возникает классический вопрос: «а судьи кто?». Недаром же ещё Христос сказал: «Пусть бросит первым камень тот, кто сам безгрешен!». Сейчас слово «репрессии» приобретает какой-то нездоровый оттенок. Прошу только не «хохотаться» по поводу того, что, какое, мол, здоровье может быть в репрессиях! Я не об этом, а о том, что слово это начинают использовать, как страшилку, как «бабайку», которым запугивают, правда, не детей, а взрослых.

Но, самое неприятное, что это слово это используется отныне для того, чтобы «глушить» соперников в борьбе за власть. Думаю, что тенденция будет только нарастать. И уже в самом ближайшем будущем её последствия ощутят на себе многие из моих теперешних «судей». Воистину: «Не судите да не судимы будете!». Я не Нострадамус – я просто знаю логику борьбы.

А ещё я знаю своих «дружков», век бы их не знать! Потому что, как тут не вспомнить Екклесиаста: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»…

Наступил год тридцать восьмой, и не только «для», но и «на»: для большинства, но на некоторых. Больно наступил на этих «некоторых». На многих из них «наступил» ещё тридцать седьмой. Вернее, тот начал тогда наступать, а тридцать восьмой развернул «генеральное наступление». Развернул, потому, что «развернулся» сам «генерал» – нарком внутренних дел Ежов, Николай Иванович. И не столько «развернулся», сколько «разошёлся»: «раззудись, рука, развернись плечо!». Всё – в точном соответствии с установкой: «Коль ругнуть, так сгоряча, коль рубнуть, так уж сплеча!»