Сергей Соколов - Грозный. Первый настоящий император Руси

А ты, досточтимый Ширин, – сказал Кул-Шариф уже повернувшись и глядя карачи прямо в глаза, – ты сам теперь решай, достоин ты целовать стремя моего коня или недостоин целовать следы его копыт?

Развернувшись в полнейшей тишине, всадник медленно процокал к выходу, за ним вышли дервиши. Двое из них вели под руки совершенно обмякшего посла Рашида. Продолжать заседание дивана как-то не получалось, все постепенно потянулись к боковым выходам, стараясь держаться на дистанции от карачи Булата Ширина.

Как несомненно помнит читатель, мы расстались с Иваном Мологой и Сергулей в Московском Кремле. Мастера зодчих дел, среди которых были русские, приглашенные смуглые итальянцы, светловолосые литовцы, татары казанские и даже сибирские, типа мастера Бармы, томились в ожидании дьяка. Кто-то начинал ковырять перочинным ножичком стол, кто-то дремал, некоторые переговаривались вполголоса. Приказная палата сразу ожила, когда в нее быстро вошел Иван Выродков, за ним влетел писарь. На дьяка вошедший в общем понимании был совсем не похож. Это был сорокалетний, хорошо выбритый мужчина, одетый в европейский короткий кафтан, привыкший говорить быстро и не повторять распоряжений. Волосы его были убраны в короткую косичку, на манер английского капитана.

– Говорить буду откровенно. Слушайте внимательно и спокойно. Все равно никому разболтать не сможете, потому что под охраной стрелецких команд прямо отсюда отправитесь набирать ватаги свои. Идем на войну с Казанью. Задача такая: набрать себе работных, и с этими людьми выступать. Под Казанью потребуется строить туры осадные. Лес валить будем на месте. Для каждого полка свои «гуляй-города». Прямо скажу, я против такого способа – из сырого непонятного материала сооружать. Но это указ. Рисунки срубов и подсчеты леса буду проверять на ходу. Все, с Богом!

У выхода из приказа каждого мастера поджидали служивые и так под конвоем отводили в сторону. Надо ли уточнять, что мастера Мологу поджидал стрелец Василий, который уже распознал на площади Сергулю и приспособил его к делу – нагрузил мешком с разным походным барахлом.

– Как же без инструментов? Мне циркули нужны, линейки, угли рисовальные! – рассуждал Александр Иванович с Василием по ходу к Троицким воротам, где их поджидали два десятка служивых с оседланными лошадьми.

– Дядя Саша, указ нарушать нельзя, домой ты не заедешь. Вообще никуда не отлучишься от нашего отряда. А вот мы с Сергулькой можем, да? Ты садись на коня и рысью с моими бойцами до села Медведково. А мы с твоим помощником сделаем круг, заедем в Напрудную и возьмем твои чудеса чудесные. Сергулька, прыгай сзади. Мешок петелькой к седлу, вот так. Знаешь дедовы принадлежности? Ну, трогаем.

– А в Медведково-то зачем? – с коня спросил уже Молога.

– Работников тебе набирать! Немного поворошим вотчину князя Пожарского!

– Круто-то как, – буркнул себе в бороду Молога и тронул следом за стрелецким отрядом к улице Солянке и дальше к Яузе, по берегу которой шла тропа до Медведкова.

Вечерело. За околицей села Медведкова, на правом берегу Яузы стояли четырнадцать телег, запряженных разнокалиберными лошадьми. Князю Пожарскому был дан наказ не только крестьян своих на работы отдать, но и транспорт предоставить, и хлеба в дорогу. Сам тучный князь с двумя приказчиками топтался поодаль, в разговоры со стрельцами не вступал. Вот прибыл и командир Василий со своим молодым попутчиком. Сергуля на лямке через плечо вез драгоценный дедушкин port-feulle, привезенный им из Литвы. Это у них там на французский манер эта кожаная плоская сумка с двумя замками, набитая всякими чертежными инструментами и пергаментом, называется как бы «носитель листов», а Молога называл это свое сокровище «по́ртфель» с ударением на «о».

Стрельцы начали выгонять из изб мужиков и баб и строить всех у Покровской церкви. Бурчание и всхлипывания пресекались ударами плетей, не сильно, но четко. Наконец, когда начало темнеть, Молога начал свой отбор. Указывал на молодого, ну хотя бы не очень старого и крепкого мужика, его сразу отводили в сторону, раздавалось бабье оханье, церковный служка тут же записывал имя-прозвище. Таким манером было отобрано восемнадцать мужчин. Тут вперед выступил Васька:

– Всем слушать! Кто отобран для работ, идти по домам и собираться. На рассвете выходим. Собираться с семьей кто женатый: с женой и детьми. Десятник Михайлов! Деревню оцепить, чтобы бежать никто не надумал! В полночь сменить десятнику Семенову!

Александр Иванович, Сергуля и Василий расположились на ночлег в избе княжеского приказчика. Мальчику раздобыли хорошую кружку молока и кусок свежего белого хлеба, и после краткой трапезы он уже спал на широкой лавке, как говорится, «без задних ног». А Молога и Василий вышли на крыльцо. Мастер раскурил трубку, а стрелец короткими глотками пил квас из крынки. После такого шебутного дня и не спалось.

– Как справилась служба? – раздалось из темноты. На свет луны выехал верхом дьяк Выродков. Следом за ним также верхом его верный писец Степан.

– Все как по указу! Мужики отобраны, с рассветом выступаем! – отрапортовал Василий, быстро отставив квас и проверив застежки на кафтане.

– Вопрос есть, Иван Григорьевич! Можно на ночь глядя? – подал голос мастер.

– Слушаю тебя, Александр Иваныч.

– Это на кой же ляд мне таскать по полям да весям этот обоз с бабьем и выводком? Мне же плотники нужны, а не табор!

– Не горячись, Александр Иванович, не горячись. Устали сегодня все. Да дело важное решили, такое, что на века запомнится и откликнется. Сегодня Русь впервые на восток двинулась. Понимаешь? Не восток на Русь, как столетиями было, а наоборот. Государь наш молод, но умен. И советчиков подобрал по себе, избранными их называет. Не громить Казань намечено… хотя громить тоже… Надолго обосноваться нужно на Волге, навсегда. Врасти корнями. И чтобы село Медведково в Казанском крае тоже было, с церковью православной. И монастырь Троицкий, например. И башня со Спасом в киоте. Вот для этого люди и нужны. Ну все, отдых. Я к Пожарскому заеду, Степка, за мной!

Александр Иванович и Василий еще немного постояли и посмотрели молча в звездное небо. Душна и темна была эта ночь в начале августа 1549 года.

В юго-восточном направлении от Казанского кремля протянулась протока Булак, связывавшая некогда реку Казанку с озером Кабан. Если смотреть от нее на озеро, то справа оно обрамлено пологими берегами, а слева начинается рельефная терраса, разрезанная оврагами на три основных холма. Топонимы Первая, Вторая и Третья гора в Казани были исконно привычными, хотя горами их можно назвать только в условиях нашей однообразно-равнинной природы.