Лен Дейтон - Бомбардировщик

– Я полечу с вами, – сказал он.

Один из членов обслуживающей команды передал через люк планшет Левенгерца. Гиммель кивнул в знак согласия и обменялся страдальческим взглядом с главным механиком на земле. Левенгерц же тем временем уселся на сиденье оператора радиолокационной станции позади Гиммеля и застегнул привязные ремни.

Гиммель нажал кнопку стартера. Из выхлопных патрубков вырвалось яркое синеватое пламя. Раздался оглушительный рев двигателей. Гиммель еще раз осмотрел кабину. Приборы в ней были окрашены в условные цвета: желтый для топлива, коричневый для масла, синий для воздуха. Все приборы давали нормальные показания, но Гиммель тем не менее был чем-то озабочен.

Он застегнул кислородную маску и поправил ларингофон.

– Летчик – оператору радиолокационной станции, – сказал Гиммель смущенно. – Все в порядке?

– Все в порядке, – ответил Левенгерц.

– «Кошка-четыре» – диспетчерской службе: прошу разрешения на взлет.

Диспетчер дал «добро», затем добавил:

– Идите курсом девяносто, отработка перехвата. Рандеву на двух тысячах метров, координаты «Гейнц-Мариядевять».

Самолет постепенно набирал высоту, идя в восточном направлении. Гиммель вытащил из летного сапога карту.

– Делен, – произнес Левенгерц еще до того, как Гиммель развернул карту.

Взглянув на девятый квадрат сетки, Гиммель убедился, что Левенгерц прав: это был Делен. Гиммель довольно улыбнулся: большой самолет шел отлично.

Затем он сделал плавный вираж и взял курс на север, в направлении моря. Вскоре под ними появилась вода, на которой виднелись тени от редких разорванных облаков. Иногда же «юнкерс» попадал в довольно большие скопления слоисто-кучевых облаков, так что на какой-то момент скрывался весь самолет.

Пролетев несколько миль, они увидели прибрежный конвой. Самолет в этот момент находился на небольшой высоте, и на палубах можно было разглядеть двигающихся людей, а дым из труб некоторых старых угольных судов поднимался почти до самого самолета. Два судна были загружены свежеспиленным лесом. В конвое шли также старые датские и голландские прибрежные танкеры, а впереди них – два французских грузовых судна. Они шли по маршруту, которым ходили всегда. Парадоксально, но теперь их охраняли от настойчивых атак английских военно-воздушных сил немецкие военные корабли и самолеты. Еще парадоксальнее был тот факт, что некоторые атакующие английские самолеты были укомплектованы французскими, голландскими и датскими экипажами.

Конвой между тем, не нарушая походного ордера, начал поворачивать на новый курс. В кильватерной струе каждого судна четко обозначились серебристая рябая и белая полосы. С высоты все это казалось очень красивым. На одном из кораблей охранения конвоя, легком крейсере, неожиданно появились мерцающие огоньки, будто каждый моряк с него передавал самолету какое-то сообщение. Рядом с самолетом внезапно раздался взрыв.

– Они стреляют в нас! – закричал Левенгерц, но его голос потонул в бешеном грохоте новых взрывов вокруг самолета.

Самолет резко снизился и теперь, выровнявшись, летел на высоте каких-нибудь ста футов над гребнями волн.

Теперь «юнкерс» находился в пределах дальности стрельбы корабельных тридцатисемимиллиметровых зенитных орудий. Гиммель продолжал уменьшать высоту до тех пор, пока самолет не оказался в десяти футах от поверхности воды. Здесь, с такого близкого расстояния, море было совсем другого цвета: холодное, серо-стальное, покрытое пятнами грязной пены.

Гиммель перевел рычаги управления двигателями на большую мощность и, чуть-чуть играя рулем направления, повел самолет буквально по гребням волн, настолько низко, что ветровое стекло покрылось брызгами. Вскоре самолет оказался на безопасном расстоянии от кораблей, и Гиммель, подняв нос машины, стал медленно набирать высоту.

Впереди была Голландия. Обозначая ее береговую черту, высоко в воздухе висела как бы еще одна земля из кучевых облаков, образованная морским бризом.

– Вас не зацепило, герр обер-лейтенант? – спросил Гиммель.

– Нет. Как самолет? Управляем?

– По нему ударило пару раз, но все рычаги управления работают нормально.

– Зенитки стреляли хорошо, Гиммель.

– У них большая практика.

– Стреляют они хорошо, но без разбору, – добавил Левенгерц.

Они оба рассмеялись, и их напряженность ослабла.

– А вы помните того парня, которого звали Порки? – спросил Левенгерц.

– Остенде, май сорок первого. Ему сказали, что он награжден Рыцарским крестом…

– … за атаку на бреющем полете своих же кораблей! – прокричал Левенгерц. – Потом они хотели сыграть такую же штуку со мной, но, к счастью, вы предупредили меня, что они разыгрывают новичков. Вы не дали им сделать из меня дурачка, Христиан!

– Вы были хорошим ведомым.

– А теперь я ваш командир эскадрильи. Смешно иногда получается, правда?

– Вы должны бы быть командиром авиагруппы, – сказал Христиан Гиммель.

– Ради всего святого. Христиан, зачем вы взяли этот документ?

– Поэтому-то герр обер-лейтенант и отправился со мной в полет? – спросил Гиммель почтительным тоном.

– Конечно, Христиан.

– Это было делом чести, герр обер-лейтенант. Этот документ накладывает на всех нас грязное пятно.

– Что вы говорите?! Какой же это документ?

– А они разве не сказали вам, а? Да, наверное, даже им самим стыдно. – Гиммель сунул руку в карман летного костюма, извлек оттуда объемистое досье в обложке из плотной коричневой бумаги и передал его через плечо Левенгерцу. – Прочитайте его, герр обер-лейтенант, и вы поймете, почему я должен был так поступить.

Сначала Левенгерц, опасаясь, что его вовлекают таким образом в заговор, хотел возвратить досье Гиммелю, не раскрывая его. Некоторое время он смотрел на зеленоватую ребристую поверхность моря под самолетом. Затем обер-лейтенант решился и начал читать похищенный медицинский. доклад.

«Опыты по замораживанию людей» – так назывался доклад на тридцати двух страницах, составленный доктором Зигмундом Рашером из медицинского корпуса люфтваффе. Опыты производились в концентрационном лагере Дахау. Обнаженных пленных помещали в ледяную воду или оставляли в снегу и держали там до тех пор, пока они не замерзали и не умирали. Через определенные промежутки времени врачи измеряли у подопытных температуру. После смерти трупы вскрывались.

Доктор Рашер, кроме того, перевел из Мюнхена в Дахау барокамеру люфтваффе. Двести пленных поочередно помещались в эту камеру, и давление в ней понижалось до тех пор, пока тело подопытного не разрывало. Доклад по этой серии экспериментов был выслан медицинскому инспектору люфтваффе летом 1942 года.