Андрей Посняков - Московский упырь

– Красивая, говоришь? Так ты с ней, значит, того… Ну-ну, не красней, не девка ведь. Бывает. Да и вообще… – Князя вдруг потянуло на философский лад. – Мы, мужики, хоть и умны бываем, и знающи, а все же на бабьи хитрости попадаемся, словно глупый карась на уду!

– Вот уж истинно сказано, – со вздохом признал Иван. – Словно глупый карась на уду.

Они вышли из избы уже друзьями, насколько могут быть друзьями родовитый боярин-рюрикович и дворянин из обедневшей семьи. На околице, в малиновых зарослях, весело пели птицы, невдалеке белела стволами березовая рощица, рядом с которой журча тек ручей, рядом с караульной избой, на пригорке, высилась деревянная церковь. Само же село – называлось оно Тайнинское – располагалось не так уж далеко от Москвы и насчитывало с десяток домов, в том числе постоялый двор, куда и направлялись сейчас Иван с молодым князем. Искоса поглядывая на Михайлу, юноша нащупал рукой висевший на шее мешочек с зельем.

Вдруг подумалось – а хорошо было бы, коли б мешочек этот достался разбойникам, либо, на худой конец, оборвался бы, потерялся в лесу. Хорошо бы – не надо было бы теперь думать. Так ведь нет, не оборвался, не потерялся, и разбойники на него не польстились – больно уж был убог, мал, неприметен. Вот и рассуждай теперь… выполнять ли приказ? То есть выполнять ли его вот сейчас, немедленно, либо немного подождать? Уж конечно же, Иван решил подождать.

И, прибавив шагу, нагнал ушедшего вперед князя. А тот вдруг обернулся и кивнул на стоявший на обширном дворе возок, крытый выкрашенной в красный цвет кожей, с тиснеными вызолоченными цветами, зверьми и травами:

– Чей, знаешь?

– Догадываюсь. Царевой матушки, инокини Марфы. Чай, с Белоозера привезли?

– Привезли, – кивнул князь. – Только без меня. Я ее уже здесь, в Тайнинском, встретил. Стрельцам да рейтарам велел не гомонить – не мешать отдыхать бабушке. Ей ведь еще с царем встречаться, с сыном…

– Так и я до Москвы – с вами.

– Погоди до Москвы, – Михаил отмахнулся. – Мы, думаешь, чего здесь стоим? Кого дожидаемся?

Юноша чуть не споткнулся:

– Господи! Неужель – государя?!

– Его… Государь мне безопасность встречи доверил!

Ах, вон оно что… Иван вдруг со всей отчетливостью понял, почему для обеспечения встречи Дмитрий выбрал молодого князя Скопина-Шуйского. А потому что Шуйские – опальный род! И, значит, тем ценнее будет свидетельство одного из Шуйских – князя Михайлы – в том, что инокиня Марфа Нагая признает в Дмитрии чудесно спасшегося сына. Признает ли? Судя по всему, новый московский царь был в этом уверен. Иначе не послал бы на встречу Скопина-Шуйского, да и сам не поехал бы… А вообще, зачем ему ехать? Ждал бы себе спокойно в Москве, с боярами… Вот именно – с боярами. Которые как еще себя поведут, коль все не так, как хочется Дмитрию, сложится? А сюда он, стало быть, едет не опасаясь… Значит, что же – он и в самом деле истинный царь, чудесно спасшийся от неминуемой, казалось бы, смерти, сын Иоанна Грозного? Что ж, может быть и так… А может быть и по-другому – Дмитрий никакой не Дмитрий, а самозванец, как о нем и говорили и что со всей отчетливостью вытекало из похищенных из монастыря Мон-Сен-Мишель грамот! А значит – именно здесь он собирается прорепетировать, и если Нагая его не признает, то… То дальше может быть все, что угодно. С Нагой. И с теми, кого Дмитрий – как ни крути, государь – сочтет лишними свидетелями. Ой, как почему-то не хочется быть лишним!

– Ну, что задумался? – Князь хлопнул юношу по плечу. – Идем! Сейчас помолимся да поедем поле выбирать. Раз уж ты с Земского двора – поработай, хоть тут и не Москва!

– Что еще за поле? – не понял Иван.

– Обычное. – Михайла смешно шмыгнул носом. – То есть не совсем обычное… Короче – для встречи.

– Ах, вон оно что, – кивнул юноша. – Конечно, поедем посмотрим.

Ясно было, почему князь позвал с собой его, Ивана, московского дворянина из Земского двора, с сыскной его части. Ежели что не так – так отвечать будут вместе.

Подозрения юноши подтвердились, когда в обширной людской горнице постоялого двора князь Михаил подошел к невысокому темнобородому мужичку в дорогущей парчовой шубе, которую, наверное, запросто можно было бы обменять на московские хоромы Ивана. Пожалуй, даже на пару таких хором.

– Семен Шапкин, царев постельничий, – обернувшись, шепотом пояснил князь. – Его бы тоже на поле позвать… – Подойдя ближе, Михаил с ходу уселся на лавку, насколько возможно блюдя родовую честь перед худородным выскочкой Шапкиным. – Здоров, Семен.

– И тебе здравствовать, княже!

– Это приказной с Земского двора, – Михайла кивнул на почтительно вставшего рядом Ивана.

Шапкин обвел его безразличным взглядом:

– Кажись, и впрямь я его в приказных палатах видел.

– Хотим позвать тебя поле смотреть для встречи.

– С удовольствием! – Постельничий улыбнулся так широко, что показалось, зубов у него во рту гораздо больше, чем нужно. Однако тут же сник, заканючил: – С удовольствием бы… Да вот с утра занемог, почти совсем ходить не могу…

– Так мы верхом!

– Лежать токмо… Так и лекарь наказывал. Так что ты, князюшка, уж не обессудь, иди сам… А я уж государю обскажу, как было, – тебе и честь.

– Чтоб ты сдох, лиса хитрущая! – выйдя на крыльцо, сплюнул князь и, обернувшись к Ивану, махнул рукой. – Ну, да черт с ним, едем.

Вроде бы нехитрое дело – выбор места, подходящего для встречи царя с матерью, – неожиданно затянулось почти до самого вечера, ведь поле должно было удовлетворять целому сонмищу условий. Во-первых, быть ровным и без ям, чтобы высокие персоны, не дай Бог, не споткнулись. Во-вторых, быть не очень большим, но и не маленьким, чтобы и было просторно, и не казалось пусто. В-третьих, по краям его должно оставаться достаточно места для ликующего народа, – народ, кстати, тоже еще нужно было заранее собрать и растолковать, что к чему. В-четвертых, были потребны кусты – для охраны, чтобы не особо бросалась в глаза. В-пятых, кусты не должны были быть густыми, чтобы в них не смогли затаиться возможные тати и чтобы народу было все хорошо видно и слышно.

В общем, выбрали лишь к вечеру, с утра порешив отправить мужиков скосить траву, чтобы все было благолепно. А завтра, вот уже завтра, должен был приехать царь. Его-то все и ждали.

Небо было бездонным и чудесно-синим, редкие палевые облака, медленно проплывая в вышине, отбрасывали на луга смешные темные тени, весело пели птицы, а клонившееся уже к закату оранжевое смешное солнце светило так ярко, с такой жизнеутверждающей лучезарностью, что на душе каждого из собравшихся на поле людей тут же становилось радостно и спокойно. Согнанный с утра народ – крестьяне, податные люди, артельные, – негромко переговариваясь, толпились на краю поля, терпеливо дожидаясь царя. Большей же частью поле окружали люди отнюдь не простые – стрельцы, рейтары, дьяки, – к вечеру их должно было собраться еще больше, ведь царь, естественно, явится на встречу с матушкой не один, а в сопровождении подобающей свиты. Затейливо украшенный возок – целая карета – матушки Марфы уже стоял невдалеке на холме, окруженный оружными людьми князя Скопина-Шуйского. Там же, около возка, в накинутой на плечи дорогой парчовой шубе ошивался и постельничий Семен Шапкин, сопровождавший царскую матушку с самого Белоозера. Круглое лицо его истекало потом, черная борода смешно топорщилась, время от времени постельничий прикладывал ладонь к глазам, пристально поглядывая в сторону Москвы, – не появились ли? Не вьется ли над дорогою пыль? Потом разочарованно вздыхал, зевал и шел к возку поговорить с инокиней, а уж о чем они там разговаривали – Бог весть…