Екатерина Люмьер - Хрупкость

– Уснул? – послышался удивлённый вопрос Мишеля. – Виктор, который живёт по расписанию? Удивительно.

– Венсан, с ним все хорошо? – спросила мадам Люмьер.

– Да, он просто устал, – Венсан почувствовал, как дрогнули уголки его губ.

– Тогда, пусть отдыхает. Встретимся с ним за завтраком, – произнесла уже Жозефина.

– С вашего позволения, я тоже пойду отдыхать. Сегодня был непростой день.

– Конечно, конечно. Добрых снов.

Все пожелали Венсану спокойной ночи и продолжили ужинать. Аньель с подозрением посмотрел на отца и, извинившись, встал из-за стола. Венсан уже начал подниматься по лестнице, когда на его плечо легла рука.

– С ним точно все в порядке? – спросил Аньель.

Венсан нехотя обернулся и посмотрел на сына.

– Да, – поспешно ответил Венсан, неловко улыбаясь. – День был долгим.

– Но ведь Виктор никогда не изменяет своему расписанию, как верно подметил Мишель, – в голосе юного графа читалось явное сомнение.

– Мы все иногда устаем, – проговорил Венсан. Он чувствовал себя крайне неуютно. Несколько мгновений они молчали, просто смотря друг на друга, а затем Аньель тихо спросил:

– А он не говорил ничего обо мне?

Венсан помотал головой.

– Прости, я не очень хорошо себя чувствую. Мы можем поговорить завтра?

Аньель кивнул. Он чувствовал, что сегодня едва ли чего-то добьется от Венсана, а поэтому, пожелав спокойной ночи, вернулся за стол. В его голове блуждали беспокойные мысли, но он решил, что разберется со всем на следующий день.

Поднявшись по лестнице, Венсан поймал служанку и попросил принести ужин на двоих в его комнату, а потом вернулся к Виктору.

Но к тому моменту, как Венсан возвратился, Виктор уже спал, завернувшись по плечи в одеяло и уткнувшись лицом в подушки. Де ла Круа закрыл шторы, чтобы ни один луч солнца с утра не побеспокоил Люмьера, и, переставив подсвечник на низенький столик, сел ужинать, смотря на спящего Люмьера и думая о том, как ему все-таки несказанно повезло.

А на утро, когда Виктор уже встал и отправился делать свои привычные ежедневные дела, Люмьер зашел в свою спальню и снял кольцо вместе с браслетом, чтобы положить их в шкатулку, где хранился розарий Венсана с агатовыми бусинами, который тот подарил ему в первую значимую ночь. Пришла пора двигаться дальше. Не оставить свою любовь в прошлом, не запереть ее под замок в хрустальном ларце, а позволить остаться в памяти, как прекрасное воспоминание о юности в далеком Париже, благоухающем вишней, магнолией и розовыми цветами каждой весны тех лет, когда он был счастлив.

Его жизнью стали люди, которых он любил больше всего. Цветы на могилу Себастьяна приносили каждую пятницу, и он сам вновь и вновь возвращался на Пер-Лашез, а потом ехал домой, когда его семья была и во Франции, и в Италии, и все они были для него равноценно значимы. Это была мать, в которой он души не чаял всю свою жизнь, которую оберегал; это были герцог и герцогиня де ла Круа, которые стали ему как близкие сердцу тетя и дядя, которых он уважал и принимал не меньше, с которыми любил вести долгие разговоры; это была Мари Лефевр, с которой они могли часами прогуливаться по саду и обсуждать всевозможные вещи, спорить о балетах, которые Виктор ставил в Париже и вспоминать былые времена; это была Шарлотта, которая осталась для него маленькой сестрой, несмотря на то, что готовилась стать матерью во второй раз и была счастлива замужем; это был непоседливый Мишель, абсолютно порой невыносимый, но такой звонкий, радостный и очаровательный мальчишка, с которым ему было приятно играть в детстве и дискутировать о вещах мирового масштаба, даже если этот мир состоял из экзаменов в гимназии; и, конечно, это был Аньель, который для Виктора стал родным сыном, заботу о котором он возвел едва ли не в культ для себя, найдя в нем отраду и отдохновение, новый особый смысл своей жизни; и, безусловно, это был Венсан, который так изменился, но навсегда остался для Виктора прекрасным восхищенным, восторженным художником, который когда-то покорил его своей нежностью и непогрешимостью. И теперь Люмьер полностью понимал, что все они – его семья. Полноценная, любящая и самая лучшая, какую только можно было пожелать.

Минуло еще два года. Весна вновь окутала Париж своими пленительными ароматами. Близился к концу последний год обучения Аньеля в гимназии, и тогда он уже переступил порог совершеннолетия. О своих дальнейших планах он предпочитал молчать, умело уходя от ответа каждый раз, когда разговор заходил на эту тему. За эти два года юноша сильно изменился. Теперь он едва ли обращал внимание на прежние увлечения. Музыка и танец больше не вызывали бури эмоций у него в душе. Однако в своей голове он постоянно слышал музыку, но она не приносила ему никакого удовольствия. Напротив, он становился все более раздражительным и замкнутым.

Как и обычно все собрались в Париже в доме четы де ла Круа, но в этот раз Венсан был во Франции, а не остался в Пиенце. Ему было лучше, и надолго оставлять его Виктор не хотел – давно пришло время навестить старую столицу и, возможно, посетить новые места. К тому же Люмьер хотел показать хотя бы один свой балет маркизу. Они сидели в гостиной и ожидали ужина. Аньель, внезапно, высказал свое четкое и достаточно резкое желание, что хочет уехать в Лондон, чтобы не видеть никого из них, поскольку ему осточертело их общество.

– Вы не можете мне запретить! – кричал он, злобно смотря на собравшихся.

Виктор поднялся первым, и все в нем, казалось, преобразилось. Он скорее напоминал маршала, собравшегося отдавать приказы.

– Аньель, не смей повышать голос на свою семью.

– Я бы не стал повышать голос, если бы меня не вынудили это сделать, – язвительно ответил юноша, смотря на Виктора.

– Свое нахальство можешь оставить при себе, как и свои никчемные манеры. – Люмьер вспылил. Будучи доселе спокойным, он не мог стерпеть того, какими словами тот посмел разбрасываться в присутствии всех тех, кто заботился о мальчике с самого детства. – Откуда такое чертово решение? Сбежать от всех, кто сделал тебе столько добра. Одно дело – высказать желание, а другое – поставить всех перед фактом и подобным образом!

– Мы не сделали тебе ничего плохого, – вмешался Венсан, с болью смотря на своего сына.

– А тебя вообще никто не спрашивал! – бросил Аньель. – Остался бы лучше в своей Италии. Ты худший отец, который только может быть.

– Ты можешь ни во что не ставить меня, но ты хотя бы одну минуту, одну секунду подумал об Анри и Жозефине? Они растили тебя с пеленок, когда ты еще не мог даже ходить. Как. Ты. Смеешь? – гнев в Викторе только набирал обороты.

– Как я смею? Я принял решение, и оно окончательное! – Аньель подошел вплотную к Виктору и, хотя последний был на голову его выше, вид у юноши был очень воинственный. – Это мое будущее и только я вправе решать каким оно будет.