Екатерина Люмьер - Хрупкость

– Ты мой ребенок. Я был с тобой столько, сколько мог, с твоих четырех лет. Неужели мы все так мало сделали для тебя, что ты хочешь отвернуться от нас?

– Я не хочу. Я не понимаю почему, но иногда меня все так злит. И мне хочется убежать как можно дальше от всех этих мыслей, которые роем жужжат у меня в голове.

Он вздохнул и поднял на Виктора глаза, в которых блестели слезы.

– Невозможно всегда радоваться жизни. И иногда гнев намного сильнее любых других чувств. Злоба, как реакция, переполняет нас в те моменты, когда неудовлетворенность достигает своего предела. Когда все идет не так, как мы хотели бы, даже когда все хорошо. Просто потому, что нам нужно нечто иное, нежели то, что мы имеем. – Виктор присел ближе и обнял Аньеля, прижав к себе. – Не плачь, все пройдет.

– Иногда мне кажется, что все что я чувствую – это только злость.

Он вновь отвернулся от Люмьера. Ему не хотелось, чтобы тот видел его в момент слабости.

– Я понимаю. И ты вправе ее испытывать. Возможно, твое тело хочет тебе что-то сказать. Когда ты чувствуешь себя наиболее счастливым?

– Когда я занимаюсь с тобой, – не задумываясь, ответил Аньель. – Так было всегда.

– Значит, злость ты испытываешь не всегда. – Виктор улыбнулся, погладив Аньеля по спине ладонью. – Ты хочешь спать?

Он покачал головой.

– Извини, что расстроил тебя.

– Все в порядке. Поднимайся. Пойдем.

Вернувшись в музыкальный класс, Виктор сел за рояль.

– Позволь мне представить тебе мой новый романс.

Когда Виктор заиграл, Аньель почувствовал, что начинает успокаиваться. Музыка буквально завораживала его и на несколько мгновений все мысли, которые столь беспокоили его еще десять минут назад, казалось, исчезли. И в один момент Виктор начал петь. За столько лет в Италии он, конечно, занимался своим голосом. Музыка была отрадой его души и помогала жить, а потому он старался охватить все, что мог, в своем искусстве. У него был красивый тембр и сила звучания. Это был нежный, очень печальный, при этом очень какой-то осенний романс, о любви и горечи. Такой дождливый, неторопливый и слезный. Виктор музицировал, закрыв глаза.

Дверь приоткрылась и в нее вошла служанка, которая не могла не остановиться, не заметить, не проникнуться. Она боязливо и смущенно встала у двери и на ее глазах выступили слезы. Аньель слушал его, затаив дыхание. Музыка была столь проникновенной и чарующей, что, казалось, проникает в самые глубины души. Когда Люмьер доиграл, они еще долго сидели в тишине, размышляя каждый о своем. Люмьер и не заметил, что его лицо стало мокрым от слез, пока он играл.

– Это было так красиво, – наконец, нарушил молчание юный де ла Круа.

– Спасибо, – просто ответил он.

Виктор закрыл клавиатуру и встал, и любовно огладил крышку рояля, чуть улыбнувшись своим мыслям.

– Пора спать.

Подойдя к Люмьеру, Аньель просто обнял его.

– Не подходи к красной стене, – проговорил он тихим голосом.

Виктор застыл на мгновение, а потом внимательно посмотрел на Аньеля.

– Прости, что?..

– Я люблю тебя, – повторил мальчик. – Спокойной ночи.

– Я тоже люблю тебя. Добрых снов. – Виктор кивнул, погладил Аньеля по волосам, и они разошлись по комнатам. Виктора одолели сомнения и дурное предчувствие.

Виктор написал записку в особняк де ла Круа, где просил о встрече в ресторане на острове Сите, в то время как Аньель должен был быть на концерте в Парижской консерватории. Герцог вместе с супругой появились ровно в назначенное время. Обменявшись краткими приветствиями, они заняли свои места за столом.

– Что-то произошло? – спросила первой Жозефина.

– Думаю, что да. – Виктор уже пил кофе и ковырялся вилкой в десерте. – Дело в Аньеле.

– Что он сделал? – задал вопрос Анри.

– Лучше говорить по порядку. Я отметил за последнее время, что у него странным образом меняется настроение, и он признался мне, что постоянно чувствует непреходящую злость. И вчера он произнес, дословно: не подходи к красной стене. Вместо того, чтобы пожелать мне спокойной ночи. И будто бы сам не заметил этого.

Виктор отложил вилку и скрепил пальцы в замок. Жозефина заметно побледнела. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. Герцог взял ее за руку и встревожено посмотрел на Виктора.

– Недавно произошло несколько неприятных случаев в школе. Он дерзил учителям. Но мы подумали, что это просто такой возраст.

Люмьер налил Жозефине в бокал прохладного розового вина.

– В этом и дело. Он начал говорить мне, что ему близко то, почему Венсан сбежал в свое время из дома. Он думал, что найдет поддержку во мне, но я провел с ним серьезный разговор, насколько эта идея глупа и неприемлема, и он расплакался, словно бы то, что он говорил, не имело ничего общего с его настоящими желаниями, насколько я могу судить, потому что потом он стал говорить, что не хотел бы всего того, что я ему рассказал.

Люмьер поджал губы, а потом тяжело вздохнул и добавил:

– Боюсь, это возраст, когда оно может начать проявляться. Точнее, оно уже начало.

Она сделала глоток и с болью посмотрела на Виктора.

– Вы уверены? Он растет, его тело меняется, и это может сбивать его с толку. Быть может, он переутомился или слишком расчувствовался. Вы уверены, что это та же самая болезнь?

– В этом нельзя быть уверенным. Но вам не показалось странным, что он слишком умный с самого детства? В четыре года со мной за несколько десятков дней он полностью освоил клавиатуру рояля.

– Он всегда был способным и любознательным, но мы никогда не считали это чем-то плохим, – вставил Анри.

– Вдумайтесь, Анри. Он говорит на двух иностранных языках, владеет фортепиано, скрипкой и арфой. Он пишет музыку, которая, пусть не идеальна, но имеет такой громадный потенциал. И ему всего тринадцать лет.

– У мальчика много увлечений, но вы правы он, пожалуй, действительно очень умен. Однако это не делает его сумасшедшим, – Анри говорил уверенно, хотя руки его дрожали.

– Венсан тоже был умен. А потому умудрился убить целую семью и не попасться на глаза ни одной живой душе. – Виктор допил кофе и покачал головой. – Анри, поймите, пожалуйста, что я никогда не стал бы поднимать шум из ничего.

– Если допустить, только допустить, что вы правы, то что мы можем сделать сейчас?

Анри откинулся на спинку стула и убрал руки со стола. Ничто не должно было выдавать то, насколько в действительности он был встревожен.

– Наблюдать. Быть рядом настолько, насколько это возможно, стараясь не навлечь на себя его гнев. Учеба закончится, и он приедет в Пиенцу на лето, там я буду с ним разговаривать и заниматься, а также постоянно присматривать.

Анри вздохнул и покачал головой. Он посмотрел на жену, которая все еще была бледна, а затем перевел взгляд на Виктора.