Максим Зимин - Тень Робеспьера

– Значит, Марат хочет укрепить союз с нами. Он прав, – поддержал идею Робеспьер, прерывая свои грезы. – В такое время сложно руководствоваться только законом, нам нужен аргумент острее и эффективнее, чем слово. Марат – это действие. Пусть он горяч и неуправляем, но он пугает многих депутатов.

– Если он готов идти на такой шаг, то пусть предоставит список всех своих информаторов, тогда объединим наши силы, и тебе, Луи, станет намного легче работать, – сказал Сен-Жюст в привычной холодной манере.

– Наоборот, чем больше карт в руке, тем больше сил надо приложить, чтобы они не остались в конце игры, – рассмеялся Луи. – Я не против союза наших осведомителей. Но увольте, мне не под силу такой механизм.

– Что же делать с Дюмурье? – озадачился Робеспьер. – Там нет ни Марата, ни наших агентов.

– Я отправил нужных людей, остается ждать, только ждать, – успокоил Луи. – Генерал очень аккуратен в своих действиях. Внезапное появление в Париже – единственный его просчет.

– Ожидание затянулось на четыре года, а революция все еще идет, – покачал головой Робеспьер.

Луи и Сен-Жюст улыбнулись.

– Максимилиан, люди ждут веками, а тебе и четырех лет много, – упрекнул Луи.

– Надо укрепить охрану королевы, – предложил Сен-Жюст.

– Укрепим, – перехватил Луи. – Мне стоит больше времени проводить там… Максимилиан, а ты видел, как казнят на Гревской площади?

От внезапного вопроса Робеспьер с заиканием ответил:

– Н-нет!

Да, он боялся крови и насилия. Он прятался от них в своих утопических фантазиях. Но от реальности ему не скрыться.

«Боишься крови, – подумал Луи, – а зачем тогда ты пытаешься террором управлять республикой, если боишься крови? Увы, политика пьет только кровь, дышит страданиями и радуется, смотря на слезы. Более нет в нашей жизни античности».

– Мне надо отдохнуть, – Робеспьер поднялся с кресла.

Пока трибун шел к лестнице, Сен-Жюст отвел Тюренна в сторону. Озлобленный взгляд вцепился в Луи, бледное лицо Антуана залилось румянцем.

– Не позволяй себе таких вопросов! Тебя это не касается!

– Неужели? Только не забывай, что этой кровью вы будете умываться! – И Луи, не желая продолжать разговор, спешно покинул дом Дюпле.

Тюренн возвращался домой по слабо освещенным улицам. Он прикоснулся к двери своего дома и обнаружил, что она приоткрыта. Луи вошел, стараясь остаться незамеченным. Пистолета у него не было, он лежал в ящике стола. В который раз Луи обвинил себя в беспечности – ему казалось, что на него-то никто не обращает внимания, в отличие от ярких революционеров и ораторов.

– Входи, каналья! – раздался голос Эжена.

Не поверив своим ушам, Луи вбежал в комнату, где сидел Эжен:

– Здравствуй, Эжен! Неужели ты решил…

– Пока ничего не решил! – отрезал Эжен в привычной грубой манере. – Садись, позволь поговорить с тобой.

– Что с тобой, брат? Что с твоими глазами? Ты плакал. – В последнюю фразу Луи вложил всю искренность и понимание собачьей жизни Эжена.

– Брось! Садись.

– Нет, нет, – продолжал Луи, – ты печалишься, страдаешь. Эжен, ты должен оставить принца Конде и идти ко мне.

– О святая Мария! – стукнул кулаком по столу старший брат. – Ты прекратишь играть трагедию Шекспира?

– Да, да, конечно, – согласился с замечанием Луи и сел перед ним.

Луи решил действовать аккуратно и ласково по отношению к брату. Младший пристально всматривался в лицо старшего – осунувшееся, бледное, раздраженное, с уставшими глазами в глубоких глазницах.

Эжен сдержал эмоции и приступил к главному разговору:

– Я пришел к тебе за помощью…

«Всем нужна помощь именно от меня», – разозлился Луи, ощущая груз ответственности.

– …королева терпит лишения, – продолжал Эжен, – нам необходимо спасти ее.

– Думаешь, мои полномочия помогут вам сделать свое дело?

– Ты отказываешься?

– Да.

– Подумай, Луи, якобинцы отрубят ей голову и заставят маленького Людовика танцевать вместе с ними!

– Пощади меня от этого пафоса и жути! Сколько можно от вас разной чепухи услышать!

– Чепухи?! А как же Марсово поле [11] Подразумевается расстрел демонстрации в июле 1791 года. , штурм Тюильри? Ты забыл, как священников резали в сентябре? Тебе мало крови? Тебе мало, что я чуть не лишился жизни? Сколько раз я попадал в руки твоих негодяев?

– Меня это мало волнует, я дал тебе шанс оставить прошлое и идти со мной…

– Куда, идиот? – закричал Эжен и ударил по столу.

– Успокойся, молю бога! Я делаю все, чтобы помочь ей, мне также жалко сына покойного короля.

– Вот именно! Не Луи Капета, как твердят эти полоумные якобинцы, а короля! Мой брат, ты хранишь память об их величии и разве не хочешь вернуть все назад и спасти Францию от людей, которые сами не знают, чего хотят, и посылают неопытных ополченцев против солдат империи?

Искры гнева разожгли внутри Эжена его сущность. Луи подошел к нему и обнял.

– Эжен, – он продолжал держать брата в объятиях, – мне нужна Франция, где каждый сможет жить как король. Прошу… Нет, молю тебя остаться со мной! Пруссия и Австрия не помогут вам! Если бы они хотели с нами покончить, то революция давно бы закончилась. Они отправляют вас, используют только вас! Останься…

– Глупец, – сказал Эжен и, высвободившись из рук Луи, тут же покинул дом.

«Какая глупость! За что я дерусь…» – снова вернулся к своим вечным размышлениям Луи.

Тюренн встал рано утром, не помня, как он разделся и уснул. Воскрешение старшего брата уже не казалось сном. Хмель братских чувств покинул его, и холодный мозг работал как часы. После небольшого завтрака он вышел на многолюдную улицу Сент-Оноре. Весь город гудел и стучал молотками, готовя новое оружие для добровольцев, которые вот-вот покинут Париж и отправятся в Бельгию. Ораторы и комиссары Конвента в широких шляпах с сутанами среди народа восхваляли армию республики и призывали всех помочь ей, пока мир не признает молодую республику.

Однако тяжелая зима 1793 года все сильнее и сильнее заглушала ноты праздного ураганного патриотизма. Голодные жители не оставляли надежду на лучшее, но уже не верили, что дождутся его. На революционных праздниках никто не лез целоваться с согражданами, никто не кричал лозунги в поддержку республики. Все пытались выжить.

Бродя среди парижан, Луи ощущал себя растворенным в толпе, будто он не владел никакими тайнами, не заведовал тайной полицией, не был свидетелем множества угроз и смертей. Хотя в это холодное зимнее утро ему следовало бы закончить допрос пойманных рабочих и перейти вплотную к делу Дюмурье, чтобы избежать худших последствий для республики.

Мысли о королеве выталкивали все другие. Он знал, чем закончится республика, когда королева покинет пределы Тампля и будет в безопасности среди роялистов, прусских и австрийских подданных. Европа воспрянет духом и задушит революцию в колыбели.