Максим Зимин - Тень Робеспьера

– Что-то ищет. Он не понимает некоторых моментов, потому он и обыскивает каждый угол.

Пока они шептались, Луи нагнулся к деревянному подоконнику и аккуратно смахнул черную пыль.

– Это порох! – обратился Луи к Люсьену с протянутой рукой.

– Неужели…

– Да, – перебил Луи, – здесь были вооруженные люди. Мы узнали кое-что новое, но не пришли ни к чему. Но порох просто так не может лежать в пустой комнате.

– Это было рядом с этим домом, – добавил кавалерист. – Здесь я велел кучеру спешить! – удивился солдат своей удачливости.

– Какое счастье, что ты оказался рядом, – с грустью добавил Луи.

– Выходит, кучер продолжил путь, несмотря на твои указания? – поинтересовался барон.

– Именно, – ответил Эжен Тюренн, – какой-то усатый кретин погнал его дальше. Мы едва успели закрыть окно и спрятаться от них. Один из нас даже не успел завязать кисет с порохом и выронил его.

– Чудно, чудно, – рассмеялся барон. – Нелепая случайность стоила королю головы.

– Вам смешно? – разозлился Эжен. – Король погиб!

– А ты почему не погиб за него, когда у тебя был шанс вырвать его из лап этого недоумка? – напал барон. – Ты стоял рядом с ним, у тебя было оружие!

– Я признаю свою вину, но не признаю вашего юмора, – не унимался Эжен. – Тяжело осознавать, что лучший план спасения не удался.

– О мой друг, здесь юмором и не пахнет, здесь пахнет кровью, – театрально вздохнул барон. – Я вот все думал и думал: может быть, тебе отправиться к брату и поговорить с ним? Его талант и знакомство с первыми людьми республики нам не помешают.

– Нет! – ответил Эжен. – Скорее отдам голову гильотине, чем вновь увижусь с ним. Не могу простить предательства. Он должен был пойти со мной, но он предпочел остаться с этими беспринципными якобинцами.

– Тебе надо вернуться к нему и рассказать о нас. Ты должен заслужить его доверие. Можешь это сделать? Пойми, что это часть плана. Луи прекрасно осведомлен о нем. Не удивлюсь, если он обезопасит королеву от наших новых попыток.

– Он не поверит! Он знает мою преданность королевской семье. Даже я не смогу соврать.

– Запомни, Эжен! – наклонился к собеседнику барон. – Никому не интересен процесс, всем нужен результат! Кого убьем, кого подкупим – неважно. Освобождение королевы нам окупится сполна. Тебе надо с ним поговорить. Я уверен, что Луи тебя не арестует и не пристрелит.

Барон откинулся к стенке экипажа и замолчал.

– О чем вы думаете? – спросил Эжен.

– Извини, неправильно выразился. Когда королева вернет Францию, мы снова станем ее верными подданными и получим свои замки, земли, крестьян.

Шутливый тон барона никак не вписывался в серьезное дело, когда надо влезть в пасть чудовища и выжить в наполненном кровью брюхе. По пути во Францию Эжен пребывал в жуткой тоске и депрессии. Лишившись родины и брата, он отказывался верить во все ужасы, вести о которых разносились по миру. Великое событие потрясло маленького человека, не способного ни умом, ни душой охватить последние события и разобраться в них. Эжен – хороший исполнитель, преданный солдат, но не мыслитель, как Луи.

В Кобленце он клялся в верности, не страшась смерти в руках разъяренных якобинцев, но чем ближе он подъезжал к границе, тем больше тоска и томительные воспоминания отбивали у него готовность действовать.

Больше нет родного дома, брата, родителей, охотничьих развлечений, театров… Только угрюмое тягостное молчание у камина. Внезапный испуг кольнул сердце Эжена.

Пока барон Бац наблюдал за уходящим солнцем, Эжен пролил слезу. Тяжелое душевное состояние превратило жизнь в каторгу. Спасение королевы казалось иллюзорным смыслом жизни среди лишений и одиночества.

Он терялся, метался в потаенных мыслях, отыскивая ответы на нужные вопросы. Кто он? Кому служит? Нужно ли все это? И что из этого получится? Раз за разом, день за днем эти вопросы лишали его уверенности, сеяли мрак и не отпускали из крепких объятий апатии, сменяемой меланхолией. Бесконечный круг страданий не прекращался с прошлого года. Эжену Тюренну казалось, что он через несколько дней превратится в старика, потом – в прах, который улетучится в первые секунды вечного сна.

Луи вошел в редакцию Марата.

– Привет и братство! – приветствовал он Марата.

Марат дремал над черновиками нового номера газеты и не услышал его.

– Жан, проснись! – постучал в открытую дверь гость.

Марат поднял голову, протер глаза и улыбнулся Луи. Впервые Тюренн увидел в нем стариковские или отеческие черты, такие неожиданные для образа кровожадного Друга народа.

– Мой друг! Гражданин Луи, – обрадовался Марат. – Садись, у меня есть к тебе дело.

Луи впервые услышал в хриплом голосе Жана ноты искренней радости. Он пожал дрожавшую руку знаменитого революционера и присел на край неубранной постели. На одеяле из грубой ткани лежали исписанные листы и несколько книг с потертыми обложками. Даже перед сном Марат не прекращал работу.

– Луи, мне нужна твоя помощь, – сказал Марат. – В Конвенте и в Комитете меня боятся, но не как революционера, а как сумасшедшего, вроде маркиза де Сада. Поговори с Робеспьером, скажи ему, что он может полностью положиться на меня. Я действительно желаю раздавить жирондистов вместе с Робеспьером.

Тюренн пристально смотрел на Марата и понимал, что тот как боец угасает. У него есть любовь парижан, боготворивших его образ сродни с мученическим; у него есть газета, которая возвысила его до небес. Но дрожавшие руки Марата показали бессилие революционера.

– Жан, я сделаю все, чтобы с Робеспьером у вас был тесный союз.

– Мне надо держаться, но мои силы… Мои силы иссякают, Луи! Каждый день для меня – испытание. Я не тот молодой человек, что выживал в чужой стране, я не тот врач, который поднимал на ноги своих пациентов. Однажды я перенес удар, и новый вот-вот настигнет меня! Луи, мне нужна опора, с одной Марил я не смогу одержать верх. Вокруг меня появились новые лица, и они… Они дерзкие, наглые и опасные… Знаешь, я иногда мечтаю о тихом уголке. Хочется все бросить и посвятить себя медицине в тихом и маленьком городке.

Через два дня Тюренн посетил Робеспьера и поведал о последних событиях, связанных с охраной королевы и раскрытием тайны Дюмурье. Робеспьер сидел в кресле у камина, непричесанный, без парика, а уставший от постоянных нападок жирондистов Сен-Жюст стоял у окна и из последних сил запоминал слова Луи. Дом Дюпле для Робеспьера служил тихим ласковым пристанищем после революционных потрясений в снедаемом страданиями государстве. Он научился на несколько часов уходить туда, где внутренний мир цветет, благоухает его любимыми цветами, где голуби летают под розовеющим куполом неба.