В. Волк-Карачевский - Игра судьбы

Потом отец страстно влюбился, женился и спустя несколько лет, после тяжелого ранения, вышел в отставку. Перед этим он обустроил жизнь своего семейства. Продал небольшое родовое поместье в Орловской губернии, а крестьян вывез в имение, доставшееся ему в приданое за женою – то есть в Кистеневку. Замечу сразу: Кистеневку когда-то давно, лет, может, пятьдесят тому назад, родители матери моей купили у Троекурова, известного богача, дяди сослуживца отца моего. Дядя этот вскоре умер, и племянник наследовал его огромное состояние.

Пока отец мой обживался в Кистеневке – а тогда уже и я появился на свет – Троекуров оставался в армии. Он перевелся в кавалерию и вышел в отставку в чине генерал-аншефа. Известно, что в кавалерии дорогая лошадь, подаренная командиру полка, позволяет нарушать и обходить правила старшинства, неподвластные при повышении в чине даже императрице. Троекуров поселился в Покровском, по соседству с Кистеневкой. Самодурство его и наглый нрав заставляли трепетать многих в уезде. Не однажды он показывал и силу свою, совершая наезды на имения тех, кто не умел заискивать перед грозным генерал-аншефом в отставке.

По-другому вел он себя в отношении отца моего, уважая старого товарища по оружию и помня о вспыльчивом нраве его. Отец мой не был бретером, но ему случалось на поединках отстаивать честь свою, и все, кому доводилось знать его, имели это в виду. Троекуров громко объявлял всем о дружбе с отцом моим, подчеркивая этим, что независимость, позволенная его боевому товарищу, не касается до остальных помещиков, кои должны низкопоклонствовать перед необузданным хозяином уезда. Поэтому положение отца моего стало еще и предметом зависти.

Отец был большим любителем охоты, знал в ней все тонкости и слыл большим знатоком по части борзых. Но по бедности своей держал всего две своры.

Троекуров владел прекрасной псарней и часто просил помощи и совета, когда дело касалось собак. Да и на охоту он всегда выезжал с отцом моим, во всем полагаясь на его опыт и навык. И вот однажды, оказавшись на псарне соседа и заметив какую-то провинность нерадивого псаря, грозившую потерей породистой собаки, отец сделал тому строгий выговор. Однако псарь ответил дерзостью. Отец в гневе прибил холопа и уехал.

Возможно, случай этот забылся бы. Однако один из помещиков, некто Спицин, ухитрился ловко подзудить Троекурова. Как, мол, так, сосед, коему Троекуров и без того потакает, самоуправствует, надеясь на свою безнаказанность. Владения этого Спицина граничили с Кистеневкою, и во время недавнего межевания имел он необоснованную претензию на часть угодий, хотя и не осмелился заявить об этом. Как раз намечалась большая охота. Троекуров явился в Кистеневку, но прежде чем говорить об охоте, вздумал сурово попенять отцу за то, что он забывает о должном почтении к своему могущественному покровителю.

Отец ответствовал, что он, как честный дворянин, ни в чьем покровительстве не нуждается. А если кто кому и покровительствовал, так только он Троекурову в годы совместной службы. Слово за слово, дошло до серьезной ссоры. Троекурову, видимо, давно претило независимое положение отца моего посреди общего раболепства. Отец же в душе тоже, видимо, упрекал судьбу в ее ничем не обоснованной благосклонности к бывшему сослуживцу, который, кроме нерадивости, ничем себя не проявил.

С Троекуровым давно уже никто не разговаривал как равный с равным. Он пришел в бешенство и уехал, пообещав камня на камне не оставить от Кистеневки. К нынешнему времени войны между помещиками стали большой редкостью, но этот пережиток древности нашей окончательно, как известно, не изжит. К вечеру того же дня кавалерийская лавина дворовых и псарей Троекурова обрушилась на Кистеневку.

Отец, уходя в отставку, из любви к своему артиллерийскому искусству привез с собою две трофейные медные пушки, весьма исправные. Он велел дать залп картечью по нападавшим. К счастью, никто из людей не погиб, но крови и раненых было много, включая лошадей. Атака захлебнулась, смельчаки, никогда не знавшие отпора, позорно ретировались и более не осмеливались повторить набег.

Спустя некоторое время покровские мужики, известные тем, что, в надежде на силу имени своего барина, нередко шалили в чужих лесах, уворовали два воза заготовленных дров в Кистеневской березовой роще. Ранее они обходили владения отца моего стороной, зная об особом к нему отношении Троекурова. Но после всех событий решили, что можно не стесняться. Когда они вознамерились повторить свою диверсию, кистеневские мужики поймали их на месте преступления и доставили на барский двор. Отец приказал воров высечь, а лошадей и телеги изъять.

Событие это больно задело Троекурова. Тем более что Спицин, преследуя свои подлые цели, притворно возмущаясь наглостью соседа, восхвалял победы отца моего в начавшихся военных действиях, что больно уязвило самолюбие Троекурова. Спицин же и подсказал ему, каким образом повергнуть непокорного соседа.

Межуясь с моим отцом, он случно узнал, что все документы, подтверждающие права на Кистеневку, сгорели во время пожара, лет десять тому назад. А так как некогда имением владел дядя Троекурова, то суд, закрыв глаза на истинное положение дела, имел повод, в случае тяжбы, отнять у моего отца имение и вернуть его прежнему владельцу. Когда подручные Троекурова и действовавшие с ними заодно судейские чиновники начали процесс, отец мой не мог поверить в такое попрание правды и здравого смысла.

Однако неправый суд свершился, единственное имение отца моего было отнято в пользу Троекурова. Старик слег от треволнений. Моя полуграмотная няня и кормилица прислала мне письмо, из которого я узнал, что отец при смерти. Срочно испросив отпуск, помчался я в Кистеневку и застал отца своего еще живым. Однако дни его были сочтены.

Из бессвязных речей старика узнал я подробности произошедшего. Все свои надежды он возлагал на меня. Он умолял обратиться к государыне, уповая, что, зная о моей безупречной службе и взяв во внимание многолетнюю службу его самого, она восстановит справедливость. К вечеру на второй день после похорон отца в Кистеневку явились приказные, предъявили мне постановление суда и объявили имение собственностью Троекурова.

Исправник, предводительствовавший приказными, милостиво велел передать, что разрешает мне переночевать в доме, в котором я родился, а поутру я должен был покинуть этот дом и стать нищим, ибо кроме отцовской Кистеневки да кое-каких мелких долгов в Петербурге я ничего не имел в целом свете. Я заперся в спальне. Приказные же нашли на кухне несколько бутылок рома – его моя старая няня в большом количестве использовала для приготовления настоек и разных снадобий от всяких хворей, она знала толк во врачевательстве подобного рода. Эти негодяи, ничуть не стесняясь моим присутствием, устроили на другой половине дома шумную пьянку, будто торжествуя свою победу.