Олег Моисеенко - Сосна у дороги

Разошлись все в ночи. Утром председатель собрал правление колхоза, и было единогласно решено выделить циркачам из скудной колхозной кассы два рубля, а часть дать им натурой что кто может. Циркачи были не в обиде и оставили седьчанам на память незабываемые трюки и высказывания. А Коля на зависть своей команды на третий день после отъезда разукрашенной телеги сделал прыжок переворотом через голову назад. Он с трудом удержался на ногах, балансируя руками, но устоял под возгласы своих друзей. Через несколько дней это получалось у него не хуже, чем у силача. Еще долго в его памяти возникал образ необычайной красоты девочки, и в один из вечеров, возвращаясь домой, он произнес негромко:

– Вырасту, найду ее обязательно.

То не было клятвой, то был порыв души паренька, которому жизнь казалась бесконечной и радостной. Она захватывала Колю в свой круговорот, приносила все новые и новые открытия, радости, разочарования. И образ силача, и образ девочки постепенно стирались из памяти подростка.

Отцовские занятия не занимали его, он старался помочь, но однообразная работа с прутьями, лозой скоро ему надоедала и вызывала раздражение. Он считал, что отец своим занятием позорит его, Колю, в глазах его друзей, работает единоличником, а друг Сенька так даже сказал:

– А твой тата чем-то похож на кулака.

Тогда Коля яростно защищал отца, доказывая, что он никакой не кулак, а даже очень полезный человек в деревне. С этим спорить было трудно, но слова друга занозой засели в душе. С тех пор Коля все реже и реже стал помогать отцу. А по деревне пошла молва, что сыны не в Остапа удались, больше в книги да в разные гульни кидаются, а что те книги дадут? Другие жители Однобочки говорили, что у Остапа растут толковые сыны и выйдут из них грамотные люди. А до Однобочки добрался всеобуч, по деревне стали маршировать пионеры, клеймили попов и церковь, по субботним и воскресным вечерам в избе-читальне было не протолкнуться, да и в будние дни приходил туда всякий деревенский люд.

Вокруг в жизни происходили такие перемены и изменения, которые Остап не мог охватить своим умом, и они у него вызывали тревогу, а порой и страх. Не раз при встрече с односельчанами заходил разговор о переменах и заканчивался он словами: «Это все к добру не приведет, а дети – те совсем отбились от рук и неизвестно, что из них получится». Анисим, помогая Остапу переносить прутья, говорил, что все учеными хотят стать, книжки читать стали, а кто косить будет, кто жито жать будет, и махал рукой, выказывая никчемность таких устремлений у молодежи. Остап, слушая односельчан, поддавался их настрою, и тогда возникала внутри тяжелая злоба на сынов. Успокоение и радость приходили, когда он брал беленькие и гибкие без коры прутья и начинал их заплетать. Остап в первый момент не знал, что получится, а руки сами начинали складывать и плести возникающие узоры. Дыхание его становилось спокойным, порой казалось, что он не дышит, а то он вдруг начинал мурлыкать только ему ведомую песню, то губы его шептали непонятные слова, как будто он разговаривал сам с собой. В такие минуты возле Остапа мог находиться только Анисим, и то, когда его гармонь издавала любимую мелодию.

В один из осенних вечеров Остап топил баню и запаривал прутья и лыко в дубовой бочке. Он уже сидел в предбаннике, потный, в подштанниках, длинном фартуке и суконных рукавицах, и сортировал горячие прутья, когда туда вошли Демидка и Коля. Остап, увлеченный работой, от неожиданности вздрогнул и недовольно посмотрел на вошедших сыновей. И тут же почувствовал, что пришли они не зря. Он крякнул, отложил в сторону отбракованные прутья, давая понять, что он готов их слушать. Переминаясь с ноги на ногу, заговорил Демид, глаза его стали круглыми, на лице выступил пот, видно было, что он сильно волновался.

– Тата, мы будем вступать в комсомол и будем готовиться поступать на рабфак, – промолвил он и замолчал, не сводя глаз с отца. Колька тоже стал переминаться и добавил:

– Подготовимся и поедем учиться на рабфак.

– Вон чего вы удумали, а чего откладывать, сейчас и езжайте поступать на этот рабфакт или как его там, и в комсомол свой там вступайте, проку от вас мне никакого, – распаляясь, перешел на крик Остап.

– Тата, мы хотели разрешения попросить, – несмело промолвил Демидка.

– А чего меня спрашивать, я же безграмотный, а вы вон какие грамотеи! Вдруг в разговор вклинился Коля, лицо его вытянулось, он весь покраснел и выпалил:

– А в деревне говорят, что ты, тата, живешь как кулак, единоличник и тебя надо раскулачивать.

Не сдержался Остап от таких слов, потом и не помнил, что кричал и что делал. А жена сказала, выгнал сыновей из дома. Они и впрямь ему на глаза не показывались, да и Остап ушел надолго в лес, а когда появился в своей баньке, к нему зашел Антось. В тот вечер долго издавала его гармонь негромкие и жалостливые звуки. А вскоре Демидка и Коля уехали поступать на рабфак и появились на подворье перед призывом в армию.

Потом, когда с потугами начала налаживаться колхозная жизнь, они с женой заговорили, что надо будет делать, как все люди делают, вот по осени и вступим в колхоз, договорились они. Только получилось все по-другому. Неожиданно не стало жены, а два сына Остапа проходили службу на дальних рубежах страны. Вот и остался Остап один.

На третий день после похорон привел он всю свою живность, кроме курей и петуха, на колхозный двор и там оставил, а заявления о вступлении в члены колхоза «Рассвет» писать не стал. Так и непонятно было для односельчан, колхозник он или нет. У местной власти он числился в колхозе, но продолжал жить, как и жил раньше. Смерть жены еще больше отдалила Остапа от людей. Теперь большую часть времени он проводил в лесу, можно было видеть его возле речки, на покосах, но людей он сторонился. Сыновья его на похороны не приехали, письма от них приходили редко, можно было подумать, что они забыли и совсем оставили своего отца.

Однажды в деревню на машине с открытым верхом приехали два военных и один гражданский, расспросили, где живет Остап, и поехали к его двору. Для Однобочки это было событие долго обсуждаемое, вызвавшее множество догадок и самых разных предположений, а для мальчишек необычайным чудом стала машина, которую они обступили плотным кольцом, пока военный и гражданский разговаривали о чем-то с Остапом. Водитель оказался веселым и разговорчивым, но к машине никого не подпускал, взрослые все это рассматривали через ограды своих дворов. Разговор в хате Остапа длился, может, полчаса, потом приезжие вышли из хат, Остап открыл им калитку и оставался стоять во дворе, пока машина не скрылась из виду.

О чем шел разговор, зачем приезжали люди из города, так и осталось тайной для Однобочки. Но после того случая Остап стал иногда встречаться с людьми, навел во дворе и хате порядок и поддерживал его, одним словом, жизнь для него приобрела некий смысл. Да и сама эта жизнь в деревне стала другой, затухли разговоры о колхозе, было видно, что гуртом легче засеять поле, дружно односельчане выходили на покос и сеноуборку, в колхозе появилась конная жатка, в своих дворах – свиньи, овцы, а у некоторых телята. А там вскоре образовалось стадо коров и их пасли вначале поочередно, а потом подрядился в пастухи Юрка Власихин, что жил на том краю деревни.