Олег Моисеенко - Сосна у дороги

– Давай, брат Игнат, ты помоложе, может, у тебя силы больше, попробуй крепость ограды этой.

Засмеялись вокруг, зная силу Никифора, а Игнат покраснел, но ступил к ограде и давай ее качать, а она стоит словно дуб столетний. Растерялся Игнат, еще больше покраснел, кинулся в другое место, только произошел еще больший конфуз, возле дочери Потапа он вдруг споткнулся и упал. Тут дочь к нему кинулась, стала помогать ему, подняться, а вокруг стоял всеобщий хохот, радость охватила всех. Только Игнат от стыда и досады не знал куда деться. Тут Никифор подошел к брату, руку свою тяжелую на его плечо положил и, улыбаясь, произнес:

– Эй, артельщики, да здесь видно придется отдельную хату ставить Игнату, посмотрите, красавица-то какая, ну чем не жена, сразу кинулась спасать хлопца от позора, хорошая будет жена, Игнат, – уже похлопывая по спине, закончил Никифор.

Долго не утихал там смех и радостные возгласы, так был отмечен прием в артельщики всех троих переселенцев. Потап выбрал место для хаты в ряду со всеми, подальше от склона к реке, а тем двоим приглянулось место перед склоном, рядом с высокими одинокими соснами. Помогли им всей артелью землянки поставить, да случилось так, что в конце жнива насунулась тяжелая грозовая туча, загремел гром и ударила молния в одну сосну, расщепило ее и она вспыхнула, а потом и крыша землянки загорелась, люди выскочили оттуда живыми. А вскоре вторая землянка тоже сгорела, дети огонь внутри разожгли, еле их спасли. Вот с тех пор стали бояться люди ставить хаты перед склоном к реке, так и образовалась улица с дворами только с одной стороны, а починок Однобочкой называть стали.

А Антип вскоре совсем ослаб, его первым похоронили на новом погосте, что образовался в бору, перед въездом в починок. Сын Антипа ушел из артели осенью, и никто его больше не видел, вдове помогли поставить хатку и огородили небольшой двор, но не сложилась там жизнь, дети разошлись кто куда, и осталась жена Антипа доживать свой век в одиночестве и горести.

Были и радость, и веселье в том починке, Игнат и в самом деле женился на дочери Потапа, выбрали они место для своего двора в стороне от построенных хат. И была это первая свадьба в Однобочке, веселая и шумная. На том дворе сейчас и жил Остап.

Припекало солнце, Остапа стал морить сон. «Может, напрасно здесь на пекле сижу, будет ли тот человек, появится ли он, может, пойти по землянику, только куда эту мину девать, да и как же приказ Федора», – задавал себе вопросы Остап и сам себе же отвечал. Но тревога, сколько еще здесь ждать того человека, осталась. Остап стал жевать корочку хлеба, снова почувствовал жару, надел свой бриль и сел на дне окопа. И никакой это не окоп, а раньше здесь была срублена артельщиками первая землянка, вот и осталось от нее углубление в виде ямы, почему-то к Остапу пришло такое воспоминание из разговоров с дедом Игнатом.

Что-то раздражало Остапа, не этот человек, что пока так и не появился, было другое, это другое часто жгло его душу и сидело занозой, вытащить, которую из себя он не отваживался, не хотел в ней даже себе признаться. Когда приходило такое жжение, Остап шел заниматься любым делом, ритмичные движения его успокаивали, и жжение пропадало до следующего проявления. Сейчас некуда было пойти, тогда Остап привстал и снова стал моститься на пиджаке, чтобы прилечь, как вдруг почувствовал, что на дороге кто-то есть. На склон въезжала телега, запряженная рыжей лошадью, та сильно мотала головой, то ли от нужи, то ли от жары, а может, от того и другого. На телеге сидел мужчина и понукал лошадь, но та шаг не ускоряла, видно было, что она проделала немалый путь. Съехав с дороги напротив сосны, лошадь остановилась, с телеги слез мужчина, подошел к лошади и стал отгонять от нее стаей вьющихся слепней и оводов. На нем была черная одежда, в которой последнее время стали ходить полицаи, а на правом рукаве выделялась белая повязка. Одежда и остановила Остапа, он стал думать, а может, это не тот человек, а настоящий полицай, но вспомнил напутствие Федора, что, кто бы ни остановился, надо подойти к тому человеку, и Остап, не мешкая, встал и направился к телеге. Полицай продолжал отгонять наседавших на лошадь оводов, а когда Остап почти подошел к телеге, он произнес те слова, что просил запомнить Федор – «а когда у вас ярмарка будет». Остап улыбнулся и тихо ответил, я сейчас, и скоро вернулся с корзинкой. Так с корзинкой он и протянул ту поклажу, что принес Федор. Мужчина взял корзинку, подержал ее в руке, потом достал торбу с едой, протянул ее Остапу и, не сказав больше ни слова, сел на телегу и тронул лошадь, которая уже не хотела стоять на месте. Остап смотрел вслед телеге, когда она отъехала на несколько шагов, он неожиданно для себя крикнул:

– Там лежит мина.

Полицай остановил лошадь, слез с телеги и в ответ произнес:

– Я знаю.

Лошадь, гонимая жарой и наседающими на нее оводами, слепнями и мухами, мотая головой, развернулась и направилась к сосне. У сосны остановилась и стала тереться о ее кору мордой, пытаясь отбиться от назойливых насекомых, полицай тоже вернулся и остановился у телеги.

– Тебя как звать? – спросил он, хлопнув ладонью по крупу лошади, где сидели оводы.

– Остапом все называют.

– А меня Дмитрий, а моя бабуля почему-то звала меня Змитро, да так и все знакомые называют. Умное это животное – лошадь, – продолжал полицай. – Ночью в любую погоду к дому приведет, такая она зрячая. Моя бабуля мне часто говорила, что лошадь клевер любит, вот потому и зрячая. Сколько я знаю, она каждый день себе сушеный клевер запаривала и пила вместо чая. Поэтому, говорит она, я никого не прошу нитку в иголку вкладывать, не то что вы, молодые.

Полицай отошел от лошади и предложил:

– Давай присядем, передохну от жары.

– Да вот уже несколько дней солнце печет, так что яйца в песке сварить можно, вот и земляника в этом году созрела раньше обычного, – поддержал разговор Остап. Они сели в тени сосны на краю окопа.

– Да ты не бойся меня, хотя что говорить – не бойся, ненавидят нас люди, и правильно. Как я в полиции оказался? На фронт не попал, война началась, а меня дома не было: ездили к дальним родственникам, вернулся назад один, без жены и сына, а в районе уже немцы, вот и остался дома со своей бабулей. А тут немцы в городок нагрянули и все, смотрю, знакомые молодые хлопцы с винтовками ходят, немецкий порядок устанавливают.

Один раз встречаю и говорят: «Ты чего это, Дмитрий, прячешься, что, немецкая власть не нравится? А советскую власть не жди, не будет ее больше». Раз, второй раз встретили и все агитируют в полицию вступать. А уже тогда можно было слышать, как их бобиками называли. А на третий раз как пристали, да еще сели, самогонки выпили и согласился я. Дня через два собрали нас, таких добровольцев, присягу зачитали, винтовку выдали, повязки на рукава нацепили, так и стал я в полиции служить.