Жюль Верн - Кловис Дардантор

Около восьми вечера путешественники сели в тот же омнибус. Но вместо того чтобы вернуться в Крев-Кер, многоместный экипаж уверенно двинулся по равнине Эгрис, славящейся виноградниками и отменными винами, к станции Тизи.

От перрона поезд отошел в одиннадцать ночи. На этот раз напрасно месье Дардантор щедро одарял монетами вокзальных служащих: группе так и не удалось устроиться в одном купе, поскольку к возвращению экскурсантов из Маскары почти все места в четырех поданных туристам вагонах были уже заняты. Для мадам Дезирандель, мадам Элиссан и ее дочери нашли предназначенное для женщин купе, где их попутчицами оказались две пожилые дамы. Месье Дезирандель скрепя сердце попытался было тоже остаться там, но по требованию неумолимых старушек, ожесточившихся в силу своего возраста, вынужден был удалиться.

Кловис Дардантор усадил бедолагу напротив себя в купе для курящих.

— Ох уж эти мне железнодорожные компании! — не удержался от ворчания перпиньянец. — В Африке они так же бестолковы, как и в Европе! Экономят и на вагонах, и на служащих!

В апартаменте, облюбованном месье Дардантором, уже сидело пять пассажиров, и, следовательно, свободным оставалось лишь одно место.

— Знаешь, — сказал кузену Жан, — я предпочитаю быть рядом с ним…

Его другу не надо было спрашивать, кого обозначало это личное местоимение, и он, смеясь, ответил:

— Ты прав… располагайся у него под боком… Кто знает… Что же касается самого Марселя, то ему хотелось забиться туда, где поменьше народу, и предаться без помех мечтам. Пройдя в соседний вагон, юноша остановил свой выбор на купе, где находились лишь три человека.

Ночь была темной, безлунной и беззвездной. Горизонт скрылся в тумане. Впрочем, местность на этом отрезке пути не представляла ничего любопытного — типичная освоенная в хозяйственном отношении территория: фермы, селения, речки.

Притулившись в уголку, Марсель погрузился в сладостные грезы. Он думал о Луизе, о ее красоте, о прелести ее речи… Такое небесное создание, и вдруг — жена какого-то Агафокла! Нелепица, да и только! Вся вселенная поднялась бы против подобного брака… И сам месье Дардантор стал бы, в конце концов, выразителем всеобщего гнева!..

— Фроха!.. Фроха!.. — пронзительным голосом выкрикнул кондуктор название станции, похожее на воронье карканье. Но из купе, в котором молодой человек убаюкивал себя собственными мечтами, никто не вышел.

Марсель словно наяву видел пленительный образ… Он любил ее!.. Да, любил эту обворожительную девушку!.. С того самого дня, когда впервые увидел ее на борту «Аржелеса»!.. Это было подобно удару молнии, поражающему при безоблачном небе!..

Минут через двадцать кондуктор снова завопил:

— Тьервилль!.. Тьервилль!.. [104] Населенный пункт назван так в честь Адольфа Тьера (1797–1877) — французского государственного деятеля и историка.

Имя государственного деятеля, присвоенное полустанку из нескольких заселенных арабами лачуг, не отвлекло Марселя от трепетных дум: Луиза Элиссан полностью заслонила собой знаменитого «освободителя отечества»!

Поезд подполз по круче к станции Трариа, расположенной на высоте сто двадцать шесть метров. Три соседа Марселя сошли, и бедный влюбленный остался в купе один. Теперь никто не мешал юноше перейти из вертикального положения в горизонтальное, что он и сделал, когда состав, миновав городок Шаррье, шел у подножия гор, заросших лесом до самых вершин. Веки молодого человека отяжелели. Парижанин отчаянно противился сну, грозившему прервать дивные грезы, но затем покорился все же своей участи, и Франшетти — название одной из станций — было последним из услышанного им.

Сколько времени проспал наш мечтатель, неизвестно, но проснулся он оттого, что стал задыхаться. Едкий дым заполнял купе. Пол, занавески и постельное белье лизали язычки пламени, разгоравшегося все сильнее из-за быстрого движения поезда.

Марсель хотел встать и подойти к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха, но лишился сознания.

Час спустя, когда несчастный юноша, которому вовремя оказали помощь, пришел в себя на вокзале Сайды и открыл глаза, то увидел месье Дардантора, Жана… а также Луизу…

Оказывается, вагон, в котором ехал пострадавший, загорелся, но как только по сигналу кондуктора поезд остановили, Кловис Дардантор без колебаний, рискуя собственной жизнью, бросился в огонь, чтобы спасти юного друга.

— О, месье Дардантор! — прошептал Марсель с чувством глубокой признательности.

— Хорошо, хорошо! — отозвался перпиньянец. — Неужто вы полагаете, что я позволил бы вам зажариться, словно цыпленку?

Ведь ваш друг Жан и вы сами поступили бы точно так же, попади я в беду…

— Безусловно! — воскликнул Жан. — Но вот… на этот раз… Это именно вы… А это не одно и то же! — А на ухо кузену прошептал: — Ну никак не везет!

Близился час, когда группа Дардантора должна была забыть про поезда. Для наших друзей не существовали больше ни железная дорога Сайда — Сиди-бель-Аббес, ни вагоны, влекомые локомотивом: вместо стальной колеи отважных путешественников поджидали почтовые тракты и узкие тропы. Героям предстояло преодолеть на лошадях, мулах, одногорбых и двугорбых верблюдах и в экипажах триста пятьдесят километров — «в самых благоприятных условиях», как неоднократно повторял месье Дардантор. Путь пролегал через равнинные земли, где собирали алжирский ковыль, и омывавшиеся многочисленными реками безбрежные леса Южного Орана, столь напоминающие на цветных картах корзины со свежей зеленью.

Ну а пока бесстрашные землепроходцы пребывали в гостинице.

После отъезда из Орана, в дороге протяженностью сто семьдесят шесть километров, выяснилось окончательно, что наследник Дезиранделей, закосневший в своем жалком ничтожестве, ничуть не приблизился к цели, поставленной перед ним родителями. Зато мадам Элиссан не могла не заметить, что Марсель пользуется любой возможностью, чтобы побывать рядом с ее дочерью и достичь того, на что имел право глупышка Агафокл! Да и сама Луиза не оставалась равнодушной к проявлениям внимания со стороны юного парижанина, но… не более того. Во всяком случае, мадам Элиссан ручалась за это, считая себя весьма проницательной в таких вопросах. Никогда, думала она, Луиза, если ей все объяснить, не посмеет отказаться от намеченного замужества.

А радовался ли жизни Жан?

— Конечно же нет! — воскликнул он в это утро.

Марсель между тем лежал в постели в гостиничном номере, дышал во всю мощь своих легких, словно и не было у него никаких потрясений.