Виктория Блиндер - Столкновение… с прошлым

Психолог снова вернул меня к разговору о девочке из сна.

Итак, мы с ним остановились на предстоящей поездке в Париж. Она была рада всему – самой поездке, возможности пойти на балет, а главное, возможности побольше побыть вдвоем с отцом. В последнее время он все чаще отлучался из дому. Внешне как будто ничего не изменилось, но ей казалось, что отец отдалялся от нее. И она не могла объяснить себе причину происходящего.

…Я уже давно привыкла к существованию Мари и подглядывала за ней, как зритель в театре. Этакий спектакль без конца, параллельный мир. В то время мне было тяжело сосредотачиваться на чем-то другом. Казалось, что все остальное я выполняю автоматически – работаю, общаюсь с мужем и детьми, с родителями. Все казалось обыденным. По настоянию психолога я копалась в своих детских и юношеских годах, пытаясь найти сходства и различия между мной и ею. И старалась не показывать домашним, насколько мне не по себе. Эмоционально смирившись, что параллельно проходит что-то, какая-то другая жизнь, я не могла понять это разумом. А когда я вспоминала и пересматривала свои встречи с психологом, мне казалось, что все, о чем я рассказываю, похоже на бред сумасшедшего, и рано или поздно, это заметят. Я и верила и не верила себе. И запутывалась в этом. Мое желание ходить к психологу тоже было переменчиво. Иногда я ощущала удовлетворение после встреч, так как он был единственным человеком, с которым я могла говорить о происходящем. Страх заговорить об этом с кем-нибудь другим сидел во мне очень глубоко. Кроме него у меня был только один собеседник – я сама. Фраза "устать от самой себя" стала мне по-настоящему понятна. Это постоянное напряжение, которое не проходило ни днем, ни ночью, мешало мне во всем. Во время аварии я столкнулась с миром, который был мне чужд. Так случилось, что книги по эзотерике в то время проходили мимо меня. Я видела только то, что было реально и доказуемо, я могла принять что-то за аксиому, если это было мне понятно. А тут мне пришлось пересмотреть все свое мировоззрение. Я вдруг поняла, что многие вещи нельзя понять, их можно принять или не принять. Никто не может доказать, насколько реален тот свет и туннель, который человек видит при своем уходе, но нельзя отрицать его существование. А это значит, что в момент смерти душа уходит, оставляя физическое тело, как одежду.

И свет, который человек видит в конце туннеля нельзя описать. Он яркий словно солнечный, но не слепит, а манит, притягивает, проникает в самую твою суть. Он дает полное спокойствие. Он дает блаженство. Я все время думала, какова была бы моя реакция, если бы кто-нибудь начал мне об этом рассказывать до того как я это прошла сама. В лучшем случае, я, наверное, вежливо выслушала бы собеседника и постаралась от него как можно быстрее отделаться. Прочитав огромное количество книг о людях, прошедших клиническую смерть, я поняла, что все видели приблизительно одинаковые картины, то есть то, что я видела, не могло быть моим субъективным представлением или галлюцинацией. Это реальный мир – другой, непонятный, но реальный. Отношение к нему у меня было разное: с одной стороны, хотелось его понять, а с другой – забыть и никогда его не вспоминать.

Иногда мне казалось, что как-нибудь вечером я лягу спать, и во время сна сотрутся воспоминания об аварии и обо всем, что было после нее. И утром я встану, забыв все, как кошмарный сон. Но чуда не случалось, и каждый понедельник и четверг я по-прежнему начинала с визита к психологу…

Когда ее поездка в Париж оказалась позади, Мари вдруг поняла, что она была праздником. Ожидание его длилось бесконечно, воспоминания о нем только приукрашивали его и тоже длились бесконечно, а сама поездка пронеслась как мгновение. Все было чудесно – прогулки, выставки, театры. И только одно омрачало ее настроение – она чувствовала, что отец что-то недоговаривает. Только в поезде, возвращаясь домой, Бертольд решился поговорить с ней. Он начал издалека: она уже взрослая, она все понимает и тому подобное. Мари пытливо смотрела на него, выжидая и не спрашивая ничего. Но ей вдруг стало жутко. Она вспомнила, как в детстве ей было страшно, когда читали сказки о девочках, у которых были мачехи… Мари все время ждала этого, особенно, когда кто-то из знакомых тихо сращивал у отца: "Ты до сих пор один?" И вот сейчас страшная сказка становилась явью. Отец говорил растерянно, с трудом подыскивая слова. Ей было непривычно видеть его таким. В конце концов он пробормотал, что решил жениться. Мари продолжала молчать. Для того чтобы не длить гнетущую тишину, он стал рассказывать, что он женится на Магде, что Мари много раз ее видела, что Магда очень любит Мари и заменит ей мать. Мари захотелось прекратить этот разговор как можно быстрее. "Если ты любишь ее, то все будет хорошо", – сказала она и стала рассматривать меняющиеся за окном пейзажи. Бертольд почувствовал облегчение. Он уже полгода хотел ей все это рассказать, но откладывал со дня на день. Но эта поездка в Париж была их последним свиданием наедине. Как перед свадьбой друзья устраивают для жениха мальчишник, так и он устроил эту поездку- прощание с их одиночеством. Одно огорчало Бертольда – он не понял реакции Мари. Она не показала, что она чувствует, как относится к его женитьбе, как она относится к Магде.

Бертольд был счастлив в первом браке. Они были женаты почти восемь лет. Мадлен была настоящей женщиной – романтичной, нежной, любящей. Она не только любила праздники – умела создавать их из всяких мелочей – из ужина, из поездки в горы, из увиденных цветущих эдельвейсов… Она умела сопереживать всем тем, кто был рядом, и героям книг. Одно только омрачало их брак – у них не было детей. Врачи разводили руками. Только через семь лет она забеременела. Как они тогда радовались… И вдруг у Мадлен обнаружили какое-то редкое заболевание сердца – она стала задыхаться. Когда его в первый раз предупредили, что Мадлен может не перенести родов, он в это не поверил. Да и сама Мадлен уверяла его, что все будет хорошо. Из какого-то очередного романа она выкопала имя Розмари и решила, что если родится девочка, она непременно назовет ее этим именем. Он не спорил, он был уверен, что если роится девочка, они подберут другое, более подходящее имя…

Мадлен действительно не пережила родов. Бертольд был подавлен этой несправедливостью судьбы. Окрестив девочку и назвав ее Розмари, он оставил ее с Лизхен. Это была няня еще самой Мадлен. Мадлен никогда не считала ее служанкой, но и никогда ни в ком, кроме нее, не нуждалась.

Бертольду все сочувствовали – потерять молодую любимую жену! Он ушел в работу. Адвокатские дела и преподавание занимали все его свободное время. Он почти не помнил первые полтора года после смерти Мадлен. В то время он был поглощен своим горем, и девочка его не интересовала. Как-то вечером Лизхен завела Мари к нему в кабинет, чтобы девочка пожелала отцу спокойной ночи. И вдруг отец заметил, что девочка как две капли воды похожа на Мадлен. Те же черты лица, тот же цвет волос, такая же мимика. Вся любовь, которая так болела в нем, перенеслась теперь на Мари. Она стала смыслом его существования. Женщины не играли особой роли в его жизни. Его приятельницы никогда не появлялись в доме. Он отшучивался, когда друзья заговаривали о женитьбе. Жизнь его сосредоточилась на Мари и работе.