Марат Байпаков - Эрис. Фила всадников

– Местность, где сейчас едем, называется Гиата. Но некоторые называют и Гиарота. Так пришлые говорят. Правильнее всё же – Гиата, как изначально предки нарекли. Здесь зарождался славный полис Сиракузы. Трудно зарождался. Раз за разом землю тучную приходилось отбивать у враждебных племён сикулов. Как ни лето, так война за пшеничные поля. Как ни случись приплод у скота, так сразу гости с оружием. Сколько здесь засад, сражений, стычек с сикулами первые поколения переселенцев пережили – и не счесть. Храбрые колонисты не отступили. Гаморы-то и поняли, что они гаморы только в борьбе с врагами. Здесь, на Гиате, сложился сицилийский характер. Переселенцы постепенно оттеснили сикулов. Кровью гаморов щедро полита Гиата.

Колонисты из Коринфа провели именно в Гиате первую борозду под первый посев пшеницы. Покажу вам камень – свидетель трудов у борозды. Рядом с камнем, серым, островерхим, выросла высокая пиния с причудливой кроной, ну знаете, такое… зелёное облако треугольной формы, точь-в-точь как камень под ней. Два треугольника – один на земле, другой в небе. Протагор, тебе, учитель, такое чудо понравится. Так вот, самая первая великая борозда колонистов пролегла именно в поместье гамора Полидама. Каждый гамор Сиракуз делает первые шаги по той борозде. Заполняют зерном первую борозду Сиракуз тоже только гаморы. Честь для аристократов – опустить зерно в борозду у Полидама.

Мирон очень серьёзен. Говоря о священной борозде, он вновь поминал предков-колонистов из Коринфа. Повернувшись к Гранику, атлет спросил:

– Наверное, столы сисситии, как всегда, расставят у борозды? Затворник Полидам бережно собирает орешки с пинии, толчёт, варит изысканный соус для лепёшек. Угощает солоноватым соусом только лучших друзей. Самые ухоженные плодородные поля в Гиате. Тут же наш знаменитый великолепный храм Зевсу, у священного источника Киану, там же рощи дубовые. Если ехать по этой самой дороге, то к храму Зевса и попадёшь. А нам вот сюда…

Мирон остановил лошадь у придорожной гермы. Без связи с ранее сказанным рассказчик тихо бросил довольному Гермократу:

– Тебе крепко достанется от Полидама. За словом в суму твой воспитатель не полезет. Старик может и кулаком приложить при всей почтенной сисситии. Ты как? Готов ли ко встрече с Полидамом? Да или нет?

Но лучший друг предпочёл отмолчаться. Гермократ привычно легко изобразил на лице надменность. Глаза юноши стали холодны, губы вытянулись в ровную нить. Мегиста выдохнула, поправила плащ, сняла шляпу, потрогала причёску. Пятеро всадников свернули у гермы вправо. Через полстадии их встретили домашние рабы в чистых, грубого плетения коричневых экзомисах. Прислужников десять, то мужчины разных возрастов, в руках у рабов – праздничные оливковые венки.

Спешившись, гости приняли венки и водрузили их на головы. Девушке же, к её удивлению, достался особый венок – из плюща и разноцветных полевых цветов. Пышный, сложного плетения, на медных скрепках. Мегиста вынула из плотного мешка семиструнную кифару-формингу. Коснулась кончиками пальцев струн. Пятеро приглашённых с достоинством, высоко подняв подбородки, зашагали к высокой, в три человеческих роста, сосновой арке ворот поместья Полидама.

Ограда поместья, составленная из плотно подогнанных битых острых скальных камней, Мегисте по грудь. Девушка останавливается у ограды, не доходя пары шагов до высокой арки ворот. Её попутчики останавливаются в створе арки, оглядываются на задумчивую красавицу Мегисту. Девушка осторожно прикасается рукой к острым пыльным камням ограды. С тревожным ожиданием вглядывается в происходящее за ней.

Далеко за воротами, в самом конце дороги, у одинокой пинии, точно описанной Мироном, видна огромная толпа празднично одетых мужчин разных возрастов. Их несколько тысяч – возможно, пять или даже семь тысяч гаморов. Пестроты в одеждах аристократов нет – среди оттенков преобладают сдержанные тона синего. Голоса гаморов сливаются в негромкий гул – обрывки разговоров, похлопывания по плечам и спинам, смех, короткие радостные восклицания. Гаморы стоят спинами к арке ворот, их лица подобающе обращены к священной пинии и священному камню.

– Мегиста, ты со мной?

Ласковый голос мужа заставил девушку вздрогнуть. Не дожидаясь её ответа, Гермократ твёрдым шагом направился к знаменитой пинии. Тонкие пальцы бывшей флейтистки нехотя покинули спасительную ограду. Мегиста робко опустила глаза к земле. Быстрыми шагами красавица из Коринфа, любимая дочь некогда очень влиятельного аристократа, подвергнутого остракизму, нагнала попутчиков.

Пять непостижимо длинных стадий 12 12 Стадия – древняя единица измерения расстояний, примерно равная 178 метрам, олимпийская – 192,27 метра. до собрания гаморов даются Мегисте нелегко. Пятеро прибывших, едва вступив на ровную, прямую, в повозку шириной, дорогу от ворот до хозяйских построек, сразу же привлекают внимание сисситии. Бесконечные, безмерные, мучительные пять стадий среди ухоженных пшеничных полей растягиваются на несчётное количество шагов. Любой камешек на дороге норовит больно укусить девичью стопу сквозь тонкую подошву изящных сандалий. Весёлый весенний венок на голове девушки с каждым шагом становится всё тяжелее. Проволочные медные скрепки среди цветочных стеблей обретают вес каменных рыболовных грузил. Девушка часто поправляет опьяняющий запахами венок. Смахивает проступивший пот волнения. Мегисте, чьё поставленное дыхание никогда не сбивалось ни в пении, ни в авлосе, тяжело дышать. Девушка сливается с тенью мужа. Гаморы прерывают беседы, молча оборачиваются к идущим Гермократу, Гранику и Мирону. Со стороны может показаться, что аристократы впервые видят юношей, так неприветливо холодны лица мужчин. Добродушный гул пчелиного роя стихает. Когда до собрания добрых остаётся с два десятка шагов, из рядов выходит крепкий широкоплечий муж.

– Это мой воспитатель Полидам, – беззаботным тоном сказал Мегисте Гермократ, обнимая жену за плечи. Мегиста резко повернула лицо к мужу. – Люблю деда. Ну какое же он чудовище? Он такой славный! – Юноша сияет от радости, Мегиста переводит взгляд на важного мужчину, поднявшего правую руку в приветствии. Дедушкой Полидама трудно назвать. Старость забыла про Полидама. С десятка шагов ему, пятидесятилетнему гамору, не дать и тридцати. Полидам сияет природным здоровьем. Осанка у старика такая, как и положена благородному всаднику. Курчавые чёрные волосы густы и без седины, нет её и в короткой бороде. При сближении видно, как Полидам широко, во весь рот, улыбается гостям. Его открытое лицо нисколько не портит шрам. В тёплой улыбке мужа бранный шрам кажется прилипшей скошенной травинкой, занесённой ветром с поля. Полидам встречается твёрдым взглядом с девушкой, оценивающе прищуривает глаза. Мегиста тут же выпрямляет спину, поднимает гордо подбородок.