Евгений Балакин - Именами вашими стоим

Она выразительно посмотрела на толпящихся в дверях и добавила:

– Скучным и неприличным.

– Конечно, – раздался звонкий голос, – в гостях нужно не выяснять отношения, а получать удовольствие от общения!

Это было всеобщая любимица, Анечка Леубе, дочь Ивана Гавриловича Леубе. Она подбежала к Булгакову и сердито топнула маленькой ножкой, обутой в розовую атласную туфельку:

– Николай Иванович, немедленно дайте мне вашу руку! – Капитан-поручик беспрекословно подчинился ей. – Пётр Адольфович, идите ко мне! – Цидеркопф нехотя сделал по направлению к ней полшага и остановился, демонстративно заложив руки за спину. – А теперь миритесь. Оба!

Лицо у Анечки разгорелось, в глазах было полно решимости. Ей очень нравилась роль миротворительницы, которую она сейчас на себя взяла, и в тоже время она страшно боялась с ней не справиться.

– Я готов. – Серые глаза Булгакова насмешливо смотрели на своего соперника. – А вы, господин лекарь?

Пётр Адольфович, не удостаивая своим взглядом капитан-поручика и стараясь придать голосу большую непреклонность, сказал, глядя при этом на Ольгу Леонидовну:

– В данный момент, фройляйн Анна, я не считаю это возможным.

Ольга Леонидовна украдкой ото всех послала ему воздушный поцелуй.

На глазах у Анечки выступили слёзы. Она почувствовала, что её роль миротворительницы вот-вот с треском провалится, и решилась пойти на крайние меры.

– Ах, так! Если вы сейчас же, господин Цидеркопф, не помиритесь, то завтра с утра я заболею, а к вечеру умру! И виноваты будете только вы! Выбирайте!

Цидеркопф продолжал хранить неприступный вид.

Елизавета Андреевна решилась помочь своей подруге. Она подошла к Андрею Венедиктовичу и встала рядом с ним:

– Пётр Адольфович, если Аня умрёт, я скажу своему мужу, чтобы он посадил вас на гауптвахту. Несмотря на то, что вы – лицо гражданское!

Беэр хотел что-то сказать, но Елизавета Андреевна быстро зажала ему рукой рот и, довольная собой, мило улыбнулась лекарю.

Тот встревожено посмотрел на генерал-майора и на всякий случай вытащил правую руку из-за спины. Фролов с осуждением покачал головой:

– Анна Ивановна, голубушка, такими вещами шутить нельзя.

Анечка умоляюще посмотрела на него и прошептала:

– А я, Козьма Дмитриевич, вовсе и не шучу.

Вошёл лакей, и Беэр велел, чтобы подавали заливное и холодные закуски, так как гости уже слегка проголодались после первой перемены блюд. И, желая побыстрее закончить уже несколько затянувшееся выяснение отношений, генерал-майор встал:

– Пётр Адольфович, на вашем месте я не стал бы так рисковать её жизнью. Иван Гаврилович, ваша дочь умеет держать своё слово?

Леубе тоже поднялся со стула, вставил в глаз монокль и пристально посмотрел на свою дочь:

– Как правило, да, – сказал он с некоторым удивлением, вынимая монокль.

Цидеркопф и сам уже был не рад своему упрямству, тем более что симпатии общества явно были не на его стороне. Он стал судорожно соображать, как ему выйти из этого положения, но так, чтобы самолюбие его при этом не сильно пострадало.

Помогла ему давняя подружка госпожи Хлызовой, жена чиновника горной канцелярии Нина Петровна Лошкарёва. Сам Пётр Фаддеич Лошкарёв участия во всей этой истории не принимал, так как давно уже сладко подрёмывал в тишине курительной комнаты, выронив из рук кальян.

Нине Петровне, особе пылкой и впечатлительной, вдруг представилась чудовищная картина дуэли между Петром Адольфовичем и Николаем Ивановичем, в результате которой первый был повержен наземь со смертельной раной в груди. А так как лекарь Цидеркопф был единственным на тысячу вёрст вокруг человеком, которому Нина Петровна могла доверить своё женское здоровье, то она с воем кинулась к нему, стремясь уберечь от беды:

– Пётр Адольфович, душечка, не делайте этого! Прошу вас! Ну, не будьте же вы таким кровожадным! Это вам совсем не идёт. Я умоляю вас, помиритесь с Николаем Ивановичем! – Обернувшись к Хлызовой: – Оленька, ну хоть ты повлияй на этого саксонского рыцаря! Ему, видите ли, непременно хочется чьей-то крови!

Сравнение с саксонским рыцарем показалось Цидеркопфу лестным и, главное, очень кстати, так как это давало ему моральное право проявить благородство к сопернику.

Он с болью во взгляде посмотрел на Нину Петровну и, получив в поддержку очередной воздушный поцелуй от Ольги Леонидовны, с видимым усилием протянул руку Булгакову:

– Одно из качеств моей профессии – прощать людям их слабости. Я вас прощаю.

Капитан-поручик подал лекарю свою руку и сказал, глядя тому прямо в глаза:

– Одно из качеств моего характера – прощать людей слабых. Поэтому я вас тоже прощаю.

Цидеркопф сделав вид, что этого не услышал, тут же отдёрнул руку назад, а Анечка захлопала в ладоши:

– Ну, вот и хорошо! И впредь, господа, прошу вас не испытывать великодушия наших милых хозяев.

Лизочка подошла к ней и, приобняв, поцеловала в лоб:

– Дорогая моя, наше терпение, как у ангелов, его на всех хватит. Так ведь, Андрюша?

Она посмотрела на мужа.

– Так, Лизанька, так.

Беэр расправил густые свои усы и, слегка прищурившись, залюбовался Лизочкой. Он смотрел на её волнистые волосы, на её глаза, на лицо, выражение которого так неуловимо менялось, на линию её спины, на её платье, красиво подчёркивающее её фигуру. «А ведь, случись что, не удержу её. Никакими силами не удержу. Бога молю, чтобы не при жизни! Вот помру, тогда и освободится. А ежели раньше влюбится в кого – застрелюсь».

Она почувствовала на себе его взгляд и, обернувшись, улыбнулась ему.

– Андрей Венедиктович! Да что с вами? Ведь пятый раз уже к вам обращаюсь.

Беэр непонимающе посмотрел на стоящего пред ним Леубе, затем усмехнулся.

– Виноват, братец. Вот, на собственную жену засмотрелся, старый дурень. Так о чём, бишь, ты?

– Я говорю, Андрей Венедиктович, а не расписать ли нам ещё один банчок покуда холодец не подали? Вон и Козьма Дмитриевич не против.

Генерал-майор своё согласие дал, и все желающие поспешили к зелёному сукну одного из игорных столов. В соседнем зале вновь заиграла музыка, и прибежавший оттуда лейтенант Франц Рит громко объявил:

– Дамы и господа! Танцы продолжаются!

Это вызвало оживление, и многие из гостей поспешили на звуки музыки.

Молодой, недавно приехавший на Алтай саксонец Франц Рит воспринимал мир легко. Он был из богатой бюргерской семьи, и в Россию приехал не ради денег, а исключительно из любопытства. Собственно, ему было всё равно куда ехать, и с таким же успехом он мог бы отправиться и в колониальную Африку. У него был высокий рост, светлые вьющиеся волосы. Голубые глаза, всегда широко распахнутые, смотрели на людей прямо и слегка восторженно.