Сергей Карпенко - «В лунном сиянии…»

– Сложно понять, если вообще возможно, наших штабных. Поэтому меня уже ничего не удивляет. Скоро и вы, Евгений Владимирович, перестанете удивляться этому.

С начала войны Евгений написал письмо родителям, и вот пришел ответ. Писал отец. В письме было благословение на правое дело – войну за Россию. Дома было все по-прежнему, без изменений. Далее шла рука матери. Она передавала приветы от родственников, знакомых, Евгений надеялся узнать что-нибудь о Кате, но увы, о ней родители не сказали ни слова.

Второй год войны принес много бед и несчастий русским войскам. Почти вся гвардия полегла в Силезских болотах, разбиты и интернированы были войска генерала Самсонова, который предпочел пулю в висок позору. Огромных усилий стоило остановить немцев и перевести войну в позиционную, окопную. Это дало возможность перевести дух, сделать необходимые изменения в войсках, а главное – в головах командного состава.

Война учила быстро. Способные продвигались по службе, а ретрограды переводились на тыловые должности. Евгений получил очередное воинское звание поручика. Он был уважаем солдатами своей роты, которым несмотря на молодость командира, по душе были его храбрость, справедливость и зрелость не по годам. Они называли его «наш» или «ротный» с нотками гордости в голосе, старались уберечь его от пуль противника. Было два случая, когда в атаке на вражеские позиции солдаты закрывали собой тело ротного при обстреле. Полковое начальство знало об отношении солдат к Евгению и ценило это. Поручик Ярославцев был представлен к ордену Станислава с мечами. Сейчас, на войне, Евгений почти не вспоминал Катю. Постоянное пребывание в состоянии между жизнью и смертью не давало времени для воспоминаний. Приходилось всегда думать о текущих заботах, о солдатах своей роты, о выполнении приказов начальства. Лишь однажды, при сильном артиллерийском обстреле, когда казалось, что мир перевернулся с ног на голову, Евгений вдруг увидел перед собой образ Кати, и понял, что он не погибнет в этом аду, он обязательно еще встретится с ней. Письма от родителей приходили нечасто, но ничего нового в них не было. В Хомутинино все было по-прежнему.

После окончания университета Леонид по протекции отца своего университетского товарища был зачислен на службу помощником прокурора Московской губернии. Они с Катей поселились в московском доме семьи Лошаковских. Катя, живя с нелюбимым мужем, не могла забыть Евгения. Леонид поначалу надеялся, что ее холодность к нему пройдет со временем, но потом смирился и иногда находил утешение на стороне, как бы мстя ей. О таких случаях Катя догадывалась, но они не волновали ее, да она и рада была меньшему вниманию мужа к своей особе. Она много читала, занималась рукоделием. Когда началась война, зная, что Евгений на фронте, она постоянно молила Бога, чтобы с ним ничего не случилось. Изредка в Нелидово приезжали Ярославцевы, но былой дружбы между семействами после замужества Кати уже не было. В отношениях пропали искренность и непосредственность. Они стали натянутыми, с напускной учтивостью. Это чувствовали и Полонские, и Ярославцевы. Катин отец по-прежнему сильно болел и уже не вставал с постели. Имение Нелидово было отписано на Катю, и в качестве приданого досталось Леониду. Вскоре заболела Катина мать, и Леонид не стал возражать против отъезда жены в Нелидово, к родителям. Он понимал, что она не может забыть Евгения, но никогда не упрекал ее в этом и даже не произносил имя соперника вслух. Разве мог такой самолюбивый человек признать себя побежденным, признать, что его жена любит другого?! Никогда! И Леонид, страдая в душе, внешне держал себя в руках, изображая на людях счастливого мужа. И даже своему отцу, от которого у него не было тайн, он, отвечая на вопрос «Как у вас с Катей?», говорил «Все хорошо, папа».

Высоко в небе плывут клочки облаков, подгоняемые едва уловимым слабым ветерком. В воздухе стоит полуденный зной. Хочется пить. Вот слышится свист, и в земляной бруствер влетает пуля, выпущенная с австрийской стороны. Земля посыпалась на плечо Евгения. Он очнулся от воспоминаний и огляделся. Солдаты дремали, разморенные жарой. Где-то в окопе слышался негромкий смех, поднимался дымок от курева.

– Внимание, рота! Не высовываться! Нас обстреливают! – крикнул Евгений, и его команду передавали дальше по окопам.

– Ваше благородие, господин поручик, – послышался голос вестового, – вам пакет из штаба полка.

Евгений взял пакет, вскрыл и стал читать.

– Командиров взводов ко мне! – приказал он ординарцу, рядовому Булдыгину, высокому, розовощекому солдату с ежиком светлых волос и глазами навыкате.

– Слушаюсь, вашбродь, – гаркнул тот, козырнул и побежал выполнять приказ командира роты.

В роте Евгения было четыре взвода почти довоенного численного состава. Большая часть людей была из пополнения. Приходилось, не жалея времени и сил, обучать военному делу эту людскую массу. Евгений сумел наладить обучение, привлекая на помощь немногих оставшихся в живых кадровых солдат довоенного состава роты. взводами командовали опытные унтер-офицеры, начинавшие службу еще в бытность Евгения юнкером.

Первым взводом командовал унтер Калабухов. Небольшого роста, коренастый с пышными усами, тридцати двух лет от роду. Он, не стесняясь, дубасил молодых солдат, полагая, что так они лучше усвоят воинскую науку. Но дубасил не сильно, поэтому начальство закрывало глаза на это, да и жалоб на него никогда не было.

Второй взводный – унтер-офицер Печатников, тоже небольшого роста, тоже коренастый, с громовым голосом, лет около сорока, с щегольскими усиками и лысой головой. Он солдат пальцем не трогал, да и зачем, если они пугались его голоса. Печатников всегда разносил провинившихся во всю мощь своего голоса. Он кричал так, что солдату казалось, как будто его палкой бьют по голове.

Третьим взводом командовал унтер-офицер Уваров, крупный человек с огромными кулаками, тридцати пяти лет. Никто ни разу не видел его смеющимся и даже улыбающимся. Он ходил постоянно с мрачным выражением лица. Уваров никогда не дрался и не кричал на солдат. Они боялись одного вида кулаков этого верзилы, поэтому никаких нарушений в его взводе обычно не бывало.

И, наконец, четвертый взводный командир – унтер-офицер Любавин, тоже тридцатипятилетний рыжий, щуплый на вид, шустрый, любивший в разговоре с солдатами сыпать цитатами из Устава. Он всегда объявлял провинившемуся солдату, какие положения Устава тот нарушил, и какое наказание за это ему надлежит.

– Мною получен пакет из штаба полка, – начал Евгений, когда командиры взводов прибыли к нему. Командование приказывает, подготовиться к выступлению. Дают срок – три дня. Вопросы.