Евгений Кулькин - Обручник. Книга вторая. Иззверец

И еще одно доподлинно Камо известно, что Коба уже побывал в настоящем революционном деле.

Поучаствовал в демонстрации, которая закончилась не очень бескровным разгоном.

И, говорят, участвовали в этом казаки. И чуть ли не те же самые, что долго квартировались в Гори. Несли какую-то неведомую службу.

Потом вот вдруг…

Обо всем этом размышлял Камо на берегу Куры, под сенью стригущих солнце ветвей.

Купаться не хотелось. Точнее, надоело.

Невдалеке чинили развалившийся плот сплавщики.

Вот один из них, долговязо отделившись от остальных, направился к нему.

Пролетела какая-то молчаливая птица.

Пересекла пространство между Камо и незнакомцем.

И тот в нерешительности остановился, словно она состригла с его стремления какое-то намерение.

Тогда Камо, поднявшись, двинулся ему навстречу.

– Ты что-то хотел спросить? – поинтересовался.

– Без «с», – вяло ответил парень.

– Как это? – не понял Камо.

– Не «спросить», а «просить».

– О чем?

– Мог бы ты нам вина принести? А то… – он кивнул куда-то наверх – Гиви от подзорки не отходит.

И тут Камо увидел ту самую «подзорку» – трубу с окуляром, вздетую на треногу, и тщедушного человечка возле нее.

– Глаз с нас не спускает, – пожаловался плотогон. – А мы хотим с устатку, чтобы больше пришло достатку.

На этот раз вскрикнула та самая, бывшая до этого молчаливой, птица.

Плотогон незаметно сунул Камо деньги.

Сплавщики обычно в Гори не задерживались. Кура тут была такой бешеной, и порой разносила вдрызг плоты.

Поэтому все чинно уносились вниз по течению, к черным камням, где, как правило, и происходят разные приключения, вплоть до утопства.

Камо это лето проводит не просто так – он готовится поступать в военное училище.

Поэтому под камнем, рядом с тем местом, где он минуту назад находился, лежала книга по военному делу, на обложке которой стояла, каракулями писанная, такая фраза: «Не имей ямщицкой привычки, не гони лошадей».

Неизвестно, тот, кто это начертал, с такой философией, попал в училище или нет, а вот тенденцию, надо сказать, заложил.

И Камо – не торопился.

Он даже обрадовался, что незнакомец послал его за вином и припала та самая возможность не торопиться вновь утопать в знаниях, которые недоступны, как красавица, что бродит за стеклом.

Проходя мимо тщедушца, что следил за плотогонами, Камо сказал:

– А с этой штукой, – указал он на подзорную трубу, – можно добиться, что своей шкурой от собственных мух не отобьешься.

– Ты – студент? – спросил соглядатай.

– Нет, хотя я знаю, что похож.

– Я не об этом. – И пояснил: – Говоришь уж больно загадочно-заумно.

– Ну я тебя предупредил, – буркнул Камо и двинулся дальше.

Подзорник догнал его через десять или того меньше шагов.

– Ну и что будет? – спросил.

– А вон, видишь, – Камо швырнул палец в сторону солдатских казарм, – там с биноклем за всем, что кругом, наблюдают. Увидят тебя с подзоркой…

– И за шпиона примут?

– А ты догадлив.

– Ну а так как же за ними уследишь?

– За кем? – фальшиво понаивничал Камо. – Вон за теми девками? – и он снова кинул палец. На это раз в сторону купальщиц.

– Я на женский пол не гляжу, – заверил незнакомец.

– Чего, из евнухов, что ли, происходишь?

– Да нет, – ответил соглядатай. – Недавно женился. – И уточнил: – На молодой.

И только тут Камо заметил под прилепком скрученных в спираль волос подзорника довольно солидную плешь.

– Потому ты эту штуку убери, – кивнул Камо на треногу. – А то…

Он перебил сам себя.

– Да, кажется, солдаты уже сюда идут.

Соглядатай быстро убрал свой аппарат и вдруг спросил:

– Это твоя книжка там осталась?

Камо кивнул.

– Значит, ты сюда еще вернешься?

– Естественно. Вот только карандаш себе куплю.

– Ты знаешь, – зашептал незнакомец, хотя вокруг никто не мог подслушать их разговор, – последи за этими охломонами, чтобы они не напились. Иначе хозяин с меня действительно шкуру снимет.

– Я заплачу, – заверил соглядатай.

– Ну ладно, попробую, – пообещал Камо.

– А я буду вон в том шинке, – так же, как он давеча, стрельнул незнакомец пальцем в сторону харчевни, к которой Камо и направлялся.

– Ты куда соглядатая дел? – спросил, Камо тот плотогон, что посылал его за вином.

– Профессию посоветовал поменять, – веско отозвался Камо и добавил: – Теперь он не девкам голым на Куре переучет ведет, а звезды в небе считает.

– Но ведь день, – сказал плотогон, кажется, самый старший из всех шестерых.

– А он на них глядит из колодца.

О том, что из глубокого колодца можно увидеть звезды и днем, Камо узнал от Сосо. В пору, когда тот работал в обсерватории.

– Ты еще долго будешь жить, – сказал, обращаясь к Камо усач, когда они вышли по первой. – Но учти, ничто так болезненно человека не сминает, как никчемная вера в Бога.

Камо замер.

И не оттого, что мысли плотогона и его собственные совпали один к одному. А что явились они к нему задолго до этого разговора. Еще в школе, когда он однажды…

Тут, видимо, есть резон сказать кое-что о самом детстве. Ведь самый большой его недостаток, что оно порой длится дольше, чем ты того желаешь, а проходит быстро только затем, чтобы потом тосковалось по нем памятью.

У Камо случилось именно так. Чувствовал, чувствовал он себя дитем, и вдруг обнаружил в себе признаки, настолько близкие к взрослому мужчине, что даже испугался.

И тогда он взмолился:

– Господи! Да что же это со мной происходит?

Бог оказался не таким разговорчивым, как он того ожидал.

Тогда, в пустом храме, куда Камо пробрался таясь, он крикнул:

– Ну, Бог, где ты там? Накажи меня хотя бы за дерзость!

Бог молчал и не показывался. И тогда Камо сказал все то, что думал о Боге своему учителю.

И, как говорится, вылетел из школы.

– Религия, – продолжал усач, – это не просто зло. А гидра осьмиголовая.

Камо летуче представил ее себе. Но голов у той гидры увидел только две. Одну – такой, как у того учителя, что его предал, а вторую, как у директора, какой его исключил.

И тут подошел, неведомо откуда взявшийся, Коба.

И темная тайна всколыхнула Камо и заставила его напрячься.

Так он чувствовал себя и тогда, когда Коба еще был Сосо, словом, всегда.

Это была не простая дружба и не собачья привязанность, а – раболепие.

Откуда-то из глубины его существа подринутое.

Поэтому он поднялся перед собой и протянул ему свою чарку.

– Кто ты? – спросил Кобу усач.

– Смотритель того, чего нет.

Ответ не был дерзее, чем того ожидал Камо. Но он и это воспринял как за что-то сверхъестественное.

– Ты почему, – опять наступал Коба на Симона, – не учишь, а занимаешься разной ерундой?