Денис Кремнев - Солдатская доля. Роман о такой далекой, но такой близкой войне

По счёту шагов он минут двадцать изучал маршрут часового, затем решил брать его в середине платформы возле самых перил. Как только тот миновал их, Алексей с ловкостью кошки забрался на платформу и вонзил свою острую финку под основание черепа фрица. Нож был таким острым, что с лёгкостью прошёл через утеплённый воротник немецкой серой шинели.

Немец плашмя рухнул на платформу, Алексей подскочил к трупу, вынул нож и вытер о форму. Заткнул его в ножны, затем быстро накинул вражеские ремень и каску на себя. Переодевание было чревато излишним шумом, поэтому лишь чужая шинель легла на маскхалат. Менее чем через минуту труп скатился с платформы. В дело вступил минёр.

Тот шустро переполз через обе колеи, неся в рюкзаке свой смертоносный груз. Перекатившись на бок, он аккуратно развязал тесёмки и аккуратно достал одну из мин. Сверху метрах в трёх от него обстановку контролировал Алексей. Свет от навесного фонаря падал в сторону, – Алексей специально избегал его.

Пальцы Вострецова быстро управились с первой миной, закрепив её проволкой к рельсе. На вторую мину ушло ещё меньше времени, маленькие шашечки динамита были уложены вплотную к адским машинкам и для маскировки были прижаты щебёнкой.

«Дело сделано, на всё про всё не более пяти минут», удовлетворённо заметил Алексей. Мешок бросил тут же, более он не понадобится.

Внезапно послышался шум, из-за угла склада быстрыми шагами вышел худощавый фашист. По всей видимости, он услышал, как копошится минёр на рельсах. Немец окликнул часового, развернувшись к нему всем корпусом:

– Что за шум? Ты что-нибудь слышал?

Алексей стоял во тьме не шелохнувшись. В голове мелькнула избитая фраза: «Погиб смертью храбрых…». Вострецов тоже замер, распластавшись на путях.

– Ты что, будто онемел, – недовольно буркнул фриц и быстрыми шагами направился к разведчику. Полосу света он пересёк решительно, и Алексей взял на изготовку нож под полой шинели.

Приблизившись ближе, от неожиданности немец опешил, сообразив, что перед ним вовсе не часовой. Рука потянулась к затвору автомата, но не успела его передёрнуть. Финка с силой пробила грудную клетку, фриц даже не успел охнуть.

Алексей шепнул минёру:

– Ходу отсюда, живее…

Уже второй немецкий труп упокоился под платформой, а валенки Вострецова уже мелькали в кустах. Кудрин перевёл дух, наблюдая, как смело разобрался Зорин с патрульным. По его сигналу, по шевелению ветки кустарника, двое разведчиков отодвинули тормозные башмаки от колёс дрезины и толкнули ту по направлению к платформе. Колёса гулко загремели по рельсам.

Тяжёлая пятитонная махина катилась по направлению к платформе. Алексей наблюдал заврожённо за её движением, вцепившись в поручни. А со стороны уже раздавались выстрелы, – немцы различили тёмный силуэт катящейся тележки и подняли тревогу. Но остановить её уже не представлялось возможным.

«Сейчас, ещё немного,» мысленно приказывал сам себе разведчик. Вот места закладки осталось пять столбиков разметки, уже четыре…

Когда тележка поравнялась с третьим, Алексей спустился с платформы и прыжками перемахнул через пути. Скатился по насыпи в глубокий сугроб, полз, разрыхляя мягкий снег. Забивались ноздри, глаза, шапка съехала набок, – Зорин поправил торопливо, та оказалась на затылке.

Зарывшись в снег, под небольшую ель, принялся яростно скидывать с себя шинель, путаясь в рукавах. Скрежет колёс, наехавших на мину, был слышен по всей округе.

Вспышка огня взиманий мгле озарила чащу, грохот потряс платформу. Ударной волной колёсные пары подкинуло и выбросило к воротам склада. Само основание тележки вгрызлось в торец платформы стальным монолитом. Стёкла на складе разбило взрывной волной, щебень, летевший с насыпи, сбил единственный висевший навесной фонарь. В местах крепления поручней вывернуты бетонные плиты, а сами поручни искорёжены.

На месте закладки взрывчатки образовалась воронка глубиной метра в полтора, изогнутые кверху рельсы и перебитые шпалы дополняли печальный пейзаж. Неудивительно, ведь такой заряд был рассчитан в среднем на полнокровный воинский эшелон. Серёга Вострецов пускал их под откос неоднократно.

Лёха ушёл незамеченным, несмотря на то, что к месту взрыва со всех сторон уже неслись патрульные. Он удовлетворённо улыбнулся, глядя на то, какой переполох умудрилась устроить разведка на таком, казалось бы, безопасном и хорошо охраняемом объекте.

Приложив ладонь к виску, изобразил на лице яростный оскал, процедил сквозь зубы:

– Служу Советскому Союзу… Знайте, фрицы, наших.

Перекатываясь с одного бока на другой, пополз к ребятам, засевшим в укрытии. Менее чем через десять минут после взрыва группа отправилась в обратный путь. Без потерь, нераскрытая, она выполнила свою боевую задачу.

Поводов для постоянного беспокойства у Емельяна было предостаточно. Вот уже трое пленных, постоянные доклады врагу да ожидание прибытия какого-нибудь ещё заплутавшего немецкого патруля. Но он всем своим поведением старался не подавать виду. Хотя его голову сверлила одна и та же неотступная мысль: «Когда же группа пойдёт обратно?». Тем более, что пребывание в засаде было омрачено одним неприятным инцидентом, – обер-лейтенанта пришлось пристрелить.

Во время выхода радиста на связь он раскусил весь смысл засады и попытался сорвать сеанс. За что сразу же и получил в ухо, но на этом не успокоился.

Сославшись на больные почки, фашист напросился в туалет. Но после того, как ему развязали руки, он подножкой сбил с ног Емельяна, шустро перекатился по полу в надежде добраться до лежащего в углу в углу оружия. Но то был уже жест обречённого, мало было взять оружие в руки, его предстояло ещё снять с предохранителя и перезарядить. У Панкрата под рукой же оно было всегда готово к действию. Немец рухнул, сражённый короткой очередью. Дамочка же сразу слёзно забилась в истерике, а Генриху выпала участь зарывать труп соратника в лесу.

Место выбрали за домиком поближе к небольшой ложбинке. Радист управился быстро под надзором Емельяна. Тот с ухмылкой наблюдал, как немец с натугой роет снег. Фриц почти уже выбился из сил, когда снег пополам с землёй наконец-таки засыпал полуоскалённое лицо жандарма.

Панкрат оставался наедине с дамочкой. Невольно он всё чаще и чаще стал обращать внимание на заплаканные серые глаза, миловидный рост, белесую прядь, торчавшую возле уха.

«Чисто ведьмочка. Красивая», со злостью заключил Панкрат.

Немка всё время молчала напуганная неизвестностью своего положения. Её никто не допрашивал, относясь к ней своего рода равнодушно. На вид ей можно было дать лет тридцать пять, лицо ещё выглядело молодо. Морщин почти не было кроме двух-трёх на лбу.