Денис Кремнев - Солдатская доля. Роман о такой далекой, но такой близкой войне

© Денис Кремнев, 2020

ISBN 978-5-4498-0686-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Солдатская доля.

Колеса железнодорожного состава стучали размеренно монотонно, их звук далеко разносится по таежным далям. Леса и сопки высились над дорогой, по которому двигался серый эшелон, серые товарные вагоны-теплушки. В вагонах помещались бойцы в черных морских шинелях. На помощь защитникам Москвы выдвигался личный состав бригады морской пехоты Тихоокеанского флота.

Внутри было жарко натоплено, дым махорки стелился до самой крыши. Все пространство вагона занимали нары, расположенные в два яруса. В голове вагона стояли отдельные нары, рядом с ними- стол, неподалеку было уложены винтовки в пирамиду, их охранял часовой. За столом сидел старшина- уже седой мужчина крепкого телосложения с оспинами на лице. Пронзительный его взгляд выдавал в нем человека бывалого. В тонком журнале с твердым переплётом что-то записывал пером с черными чернилами.

Метрах в двух от него с ноги на ногу переминался часовой, дюжий детина двух метров роста, истинный сибирский богатырь. Из-под шапки вились золотые кудри, в могучих руках винтовка казалась игрушечной. На вид детине было не больше двадцати пяти.

– Прохор Кузьмич, разреши с поста сойти, малость прихватило, – на его широком скуластом лице по-наивному детские глаза выражали мольбу.

– Часовому запрещается покидать пост под каким-либо предлогом, матрос Зорин. Устав читай, – монотонно буднично произнес старшина. Не впервой ему было учить молодых желторотиков.

Зорин с минуту хлопал своими пышными ресницами, по всему было видно, что иной реакции он и не ожидал.

– Прохор Кузьмич, а ежели меня сменят? – не унималась бойкая натура.

– Сменят тебя только через час, – последовал невозмутимый ответ старшины.

– А ежели прямо сей же час товарищ заменит? Сей же час кликну?

– Отставить «кликну»! – передразнивая заключил Прохор Кузьмич.– Часик потерпишь, с тебя не убудет.

– А с вас убудет, ежели меня товарищ сменит?

– С меня нет, а вот с порядка да! Порядок заведен, от него ни ногой! – уже почти на крик сорвался старшина.– Привыкайте к службе, желторотики.

На лице крепыша не шевельнулся ни один мускул, глаза по-прежнему сияли наивностью. Казалось, он даже нисколько не обиделся на отказ.

– Зря вы так, товарищ главный корабельный старшина. Гляньте-ка на меня, у меня весь порядок вот в этих самых руках, в каждой жилке. Я немца и без порядка с нашей земли выкурю. Всю немчуру, всю их немецкую породу с корнем изведу. Каждую сволочь по отдельности и всех вместе!

Старшина окинул взглядом часового, отложил ручку. Со стороны уже стали наблюдать другие солдаты, балагуры заметно стихли.

– С одной лишь только силою навряд ли дело сделаешь. Еще и ум надо приложить. А коли правильно применить, то тут и порядок нужен, дисциплина по-другому. Без порядка и дисциплины ведь нет армии.

Затем, помолчав, старшина добавил:

– Немцы своим порядком сильны. Вот с ним и доперли почти до самой златоглавой. Ну а мы сейчас им свой порядок везем, русский, с сибирской закалкой, соль вся его в невозмутимости и стойкости. Положим, лежишь ты в засаде и приспичит тебя, прям как сейчас. Побежишь тотчас до ветра и позицию бросишь, товарищей?

– Нууууу, товарищей то не брошу, факт! Мы ж не в засаде, до войны еще не доехали, в вагоне, это ж малость…

– Всякая малость потом в большое дело оборачивается! Как привыкнешь ты в малом деле обходиться, так потом и в большое дело войдешь. Не тушуйся, как дитятя, ты солдат, потому терпеть все обязан, – глаза бывалого старшины так и сверлили новобранца.

Старшина всему этому поучал новобранца вовсе лишь не только из-за своего возраста. Главный корабельный старшина Прохор Кудрин ехал уже на третью по счету войну в своей жизни. Таким же, как Алешка Зорин, юнцом он ехал в похожем вагоне на бойню первой мировой, затем с началом гражданской стоял против Колчака. Словом, человек с войной имел дело, имел же он и полное моральное право поучать молодых.

– Иначе еще тебе на часах накручу…

Угроза подействовала, и все оставшееся время Зорин простоял молча, лишь что-то шепча губами.

Через некоторое время Алексей уже довольный шел к своим нарам после смены, чтобы скинуть сапоги и развалиться на досках, как тут же его остановил долговязый боец в ватнике. Тускло блестели круглые очки, губы нервно поджимались.

– Извините, уважаемый, но вот про всех немцев вы это зря обобщили, – интеллигентный голос его заметно дрожал.

– Это с чего вдруг? Фрицевские заступники нашлись? – нахмурился брови Зорин.

– Я Яков Крейцер, немец по национальности, но я коммунист, и в Германии тоже есть коммунисты, не все переметнулись к Гитлеру.

– Что же это тогда одна Красная Армия с ним воюет, а где немец-коммунист?

– Они, безусловно, борятся в Германии…

– Безусловно… Это я тебе сейчас по первое число накостыляю, ежели ты у меня вражину защищать будешь!

Правой рукой он схватил воротник долговязого и притянул к себе поближе. Немец хотел оттащить от себя здоровяка, но у него явно не хватало сил.

– Алеша, отпусти человека, он ничего плохого не сделал, – прозвучал низкий голос с явным азиатским акцентом.

Голос принадлежал низкорослому коренастому красноармейцу татарину Мустафе, сидевшему неподалеку на верхнем ярусе со скрещенными ногами.

– Он немец, я татарин, ты русский. Мы все хороший человек, там фашист- плохой человек. Оставь на него ненависть.

Мустафу все знали как рассудительного человека и набожного мусульманина. Говорил он немного, но коротко и всегда по делу.

Зорин чуть припустил хватку:

– Ну, немец, гляди у меня, я за тобой слежу, если что, в бою сам зашибу! Не верю я вашему брату…

Рубанул с плеча и дальше направился к своим нарам. Немец отрешённо съехал на нижний ярус, повернул голову к Мустафе, потирая шею, произнес:

– Зачем же злым таким ходить? Нельзя же из-за одной коричневой банды всех немцев в один котёл мешать. У меня дядя от них в Советский Союз сбежал, младший брат под Ленинградом воюет, я теперь на фронт еду…

– Горячий человек, Алексей. На войне хладнокровным надо быть, – заключил Мустафа.

На соседних нарах сидел, прислонившись к стене вагона, русоволосый парень лет двадцати, карандашом аккуратно выводил буквы на серой бумаге:

«Милая Ефросинья.

Пишет тебе твой Емельян. Уже третий день как нашу бригаду везут паровозом на запад. Здесь все горят желанием ударить по фрицу, горю желанием и я…

Ты не беспокойся, я живым непременно вернусь, обещаю.