Екатерина Элизабет Люмьер - Гимн Красоте

Осознавая, что подобная тема является слишком личной, Виктор несколько пристыдился, поскольку, кажется, задел Венсана своими словами. По крайней мере он очень хорошо чувствовал его напряжение, а потому решил не продолжать этот разговор, чтобы лишний раз не брать за живое этого светлого и непорочного человека. Люмьер отпустил его руку, а потом просто и легко сказал, чтобы отвлечь и окончательно сменить тему:

– Можно мне еще чаю?

Художник медленно кивнул и послушно принял чашку из рук Люмьера. Механически выполняя знакомые действиях, он украдкой поглядывал на Люмьера, который продолжал сидеть обнаженным у большого створчатого окна. Тот выглядел слегка смущенным, хотя, как находил художник и прежде, был ослепительно красив. Однако теперь в этой красоте проскальзывало нечто порочное.

Венсан был слегка разочарован. В глубине души он надеялся, что танцовщик будет другим. Он придумал для себя светлый и незамутненный прозой жизни образ, напоминающий об изящных мраморных ангелах в классических итальянских соборах. Любуясь ими, он из раза в раз переживал «момент совершенства» – миг, когда все вокруг становилось настолько прекрасным, что он мог лишь стоять и созерцать, парализованный раскинувшимся перед ним великолепием.

Вернувшись к мольберту, он внимательно посмотрел на начатое полотно. Теперь оно показалось ему нелепым и слишком далеким от совершенства. Дюплесси явственно видел все небольшие неточности, которые он совершил. Он даже было хотел выбросить холст, но вовремя вспомнив о том, что гость все еще находится в его мастерской, отбросил данную идею. Это было бы крайне неуважительно с его стороны. Венсан решил, что ему необходимо взять перерыв. Возможно, когда первое впечатление пройдет, он сможет продолжить данную работу.

– Думаю, на сегодня можно закончить, – наконец произнес он, стараясь ничем не выдать нотки сожаления. – Мы с вами проделали большую работу, которую теперь мне нужно хорошенько обдумать. Я постараюсь немного доработать портрет в свободное время на неделе, однако я бы хотел, чтобы вы еще раз мне позировали.

– Уже все? – Виктор даже удивился. Он пробыл в студии художника не больше часа, по крайней мере, так ему показалось. – Я думал, натурщики сидят часами, пока их пишут. – Люмьер встал, подбирая шелковый платок в руки, аккуратно складывая его. Ткань утекала из пальцев, норовила выскользнуть и оказаться на полу, но Виктор справился – алый шелк оказался уложен на сидении стула.

Люмьер потянулся – тело затекло – ему было так непривычно находиться без движения долгое время. Он подошел к столу, чтобы начать одеваться, но сперва взял в руки чашку чая – Виктор был голоден, а потому хотелось чего-нибудь горячего в желудке.

– Я свободен только по понедельникам, в театре выходной. Так что, если я вам все еще нужен, могу прийти на следующей неделе в это же время, или раньше, или позже, как вам удобнее. – Чай был уже не таким горячим, и он опустошил чашку за несколько глотков. – Кстати, не хотите пообедать? Здесь недалеко есть неплохое место, как мне помнится. – Он оставил чашку на стол и стал одеваться.

Виктор понимал, что чем-то на самом деле задел художника, чувствовал это на уровне подсознания, ощущал изменившиеся настроение Венсана. А потому подозревал, что Дюплесси откажется от его предложения. Люмьер не думал, что его слова или действия могли задеть, ведь в них в общем-то ничего особенного не было, по крайней мере, для него самого.

– Вы только не подумайте, я вас не на свидание приглашаю. – Виктор до конца застегнул рубашку, уже облаченный в брюки, и надел на шею синий кашемировый платок с магнолиями. – После моих слов, конечно, о романах с мужчинами, вы можете усомниться в моих… намерениях. Но я бы с удовольствием просто съел бы что-то горячее, и был бы рад, если бы вы составили мне компанию.

Венсан задумался. Предложение гостя заставило его вспомнить и о своем собственном голоде. Однако разумно ли это было? С другой стороны он понимал, что танцовщик не желает ему зла. Несколько помедлив, он поднял голову от мольберта и посмотрел на натурщика.

– Все зависит от художника. Вы проявили себя в высшей степени профессионально сегодня, – он ответил и улыбнулся. Ни в коем случае ему не хотелось бы обидеть Люмьера своей внезапной сменой настроения. В конце концов, портрет выходил не таким уж и плохим, как Венсану показалось изначально.

– Я бы с удовольствием пообедал с вами. У меня с самого утра не было во рту и маковой росинки.

– Мне кажется, я ничего не сделал, просто… сидел. – Виктор пожал плечами. – Думаю, вы все сделали сами. – Он прихватил со стола свою записную книжку и положил ее обратно в задний карман. – Я редко бываю на Монмартре, чаще всего гуляю по набережной. Правда, иногда могу пешком дойти до Пер-Лашез или до Венсенского леса. – Виктор разминал спину, потягиваясь и массируя себе шею. – Так что, если вы знаете какое-то хорошее кафе, то покажите мне его. Я же знаю разве что кондитерские, ведь моя сестра не может жить без шоколада и эклеров, только это наш с ней страшный секрет. – Виктор улыбнулся, вспомнив о Шарлотте, которой должен был купить какие-то там новые конфеты у Мадам Жюль. – Сам я предпочитаю чай и мясо с овощами. У вас отличный чай! – Виктор словно бы пытался заполнить время разговором, ничего не значащим, чтобы вновь и вновь в своей собственной голове не возвращаться к тому, что он рассказал о себе нечто возмутительное.

Почувствовав напряженность, повисшую между ними, художник ощутил укол совести. Несомненно, он не хотел, чтобы от сегодняшней встречи у Виктора остались плохие воспоминания. К этому моменту его смущение и разочарование, вызванные разговором на столь откровенную тему, прошли, и Венсан готов был признать, что вел себя слегка необдуманно. В конце концов, вера – это сугубо личная тема, и он был не вправе расстраиваться из-за того, что их взгляды на данный вопрос не совпадают. К тому же он чувствовал, что Люмьер расположен к нему весьма дружелюбно, и понимал, что находится не в том положении, чтобы отвергать его. Он слишком долго жил уединенно и, возможно, сейчас пришла пора это изменить.

– О да, я знаю одно местечко неподалеку, – поспешно ответил он. – Там делают неплохой рататуй, тартифлет и изумительный луковый суп. Вот только для начала мне стоит последовать вашему примеру и переодеться. Боюсь, в таком виде меня примут за сумасшедшего.

Он был облачен в просторный домашний халат, щедро украшенный всевозможными пятнами краски, а на его рубашке под большим свежим красным пятном красовалась огромная дыра.

– Вы даже не представляете, как велика ценность натурщика, способного спокойно усидеть на месте в течение столь долгого времени. Вы можете собой гордиться. В действительности, многие великие картины становились таковыми именно за счет хорошей работы модели. Художник лишь инструмент в руках Бога.