Вячеслав Звягинцев - Инакомыслие в Красной армии. Книга вторая

Генерал К. П. Пядышев не был контрреволюционером. Он был честным человеком и грамотным офицером, переживавшим за невысокое состояние боеспособности РККА. Об этом, в частности, свидетельствуют его высказывания по поводу действий наших войск на финской войне при прорыве линии Маннергейма: «Я мало верил в успех прорыва, очень слаба подготовка нашего начсостава, многие даже не умеют пользоваться картами, не умеют командовать своими подразделениями, не имеют никакого авторитета среди красноармейцев. Красноармейцы подготовлены очень слабо, многие красноармейцы не хотят драться с врагом, этим объясняется наличие дезертирства, большое скопление красноармейцев в тылу…» 17 17 Там же, с. 2—3. .

В суде Пядышев вину в какой-либо «контрреволюционности» категорически отрицал. А утверждения свидетелей о его неверии в возможность прорыва линии Маннергейма парировал следующими словами:

– Я говорил, прежде чем наступать, надо обучить пополнение. И говорил, как именно надо их обучать. В последующем я лично разработал инструкцию прорыва линии Маннергейма, и по ней она была прорвана 18 18 Там же, с. 2. .

В деле подшито ходатайство маршала А. М. Василевского и маршала артиллерии Н. Н. Воронова на имя прокурора СССР В. М. Бочкова от 25 июня 1943 года с просьбой о скорейшем освобождении Пядышева как ценного военачальника. По некоторым данным, по этому ходатайству было принято положительное решение. Однако на свободу К. П. Пядышеву уже не довелось выйти. 15 июня 1944 года он скончался в лагерном лазарете.

Основная проблема, с которой командование Красной армии столкнулось в начальный период Великой Отечественной войны, – «пораженческие настроения». Зачастую они были порождены дефицитом объективной информации и атмосферой растерянности, царившей на фронте в начальный период войны.

Пресекали «пораженчество» различными способами, в том числе – с помощью статьи 58—10 Уголовного кодекса.

Анализ приговоров показывает, что чаще всего обвинения в распространении пораженческих настроений связывались с неверием в боевую мощь Красной армии, восхвалением немецкой техники, сомнениями в правдоподобности сообщений Совинформбюро, а также критикой мероприятий партии и правительства по военным вопросам 19 19 Набор таких типовых фраз встречается в каждом третьем-четвертом приговоре. .

Так, согласно приговору военного трибунала 68-й Морской стрелковой бригады от 10 октября 1942 года, У. Н. Полухин «как красноармеец, находясь в 1-м взводе 2-й роты 2-го батальона 68 МСБ, с первого дня его пребывания в указанной части, среди бойцов стал проводить контрреволюционные разговоры, направленные на подрыв мощи Красной армии, не верил в победу Красной армии и восхвалял немецкую армию и ее вооружение» 20 20 Копия приговора военного трибунала бригады по делу У. Н. Полухина (из личного архива автора). .

За эти разговоры Полухин был подвергнут расстрелу.

Надо сказать, что в годы войны законодательство о контрреволюционной агитации существенным изменениям не подвергалось 21 21 Подробнее об этом – в Приложении №5. . На этот случай вступила в действие имевшаяся в Уголовном кодексе ч. 2 ст. 58—10, которая и была применена к Полухину. Она устанавливала, что пропаганда и агитация в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собой высшую меру социальной защиты – расстрел.

Изучение приговоров показывает, что назначение судами смертной казни применялось за «пораженчество» достаточно широко. Например, к расстрелу приговорили старшего лейтенанта М. Забродского – за «распространение клеветнических измышлений о мероприятиях советского правительства» 22 22 Забродский реабилитирован ВТ ЛенВО 31 октября 1985 г. , красноармейца Л. Ковальчука – за «хранение при себе контрреволюционной фашистской листовки» 23 23 Ковальчук реабилитирован ВТ ЛенВО 13 ноября 1987 г. , младшего лейтенанта В. Петухова за то, что «систематически слушал по радио из-за границы антисоветскую агитацию» 24 24 Петухов реабилитирован ВТ ЛенВО 12 октября 1989 г. .

Иногда исполнение приговоров к расстрелу приостанавливали. Например, по приговору военного трибунала 101-й стрелковой дивизии от 29 сентября 1944 года рядовой Демьяненко был осужден к высшей мере наказания за то, что, как видно из приговора, «являясь активным врагом Советской власти, в 1941—1944 гг. проводил антисоветскую агитацию – написал и хранил стихи контрреволюционного содержания…». Может стихи кому-то понравились. А может быть по каким-то другим причинам в декабре того же года военная коллегия заменила расстрел десятью годами лишения свободы.

Спустя полвека Демьяненко был реабилитирован. В постановлении Пленума Верховного суда СССР отмечалось, что стихи «отражают лишь субъективное восприятие осужденным происходивших в стране политических и экономических процессов, имевших место массовых репрессий…, неудач на фронте…, и не могут рассматриваться как антисоветская агитация» 25 25 Копия постановлении №181—89 Пленума Верховного суда СССР от 24 апреля 1989 г. (из личного архива автора). .

Историк Н. А. Ломагин в книге «Неизвестная блокада» приводит несколько архивных документов, подготовленных Особым отделом Балтийского флота, о «резких антисоветских проявлениях», которые сотрудники госбезопасности подразделяли следующим образом:

«1) пораженческие и изменническо-профашистские настроения;

2) клеветнические и провокационные высказывания;

3) нездоровые настроения на почве питания;

4) прочие антисоветские проявления» 26 26 Ломагин Н. А. Неизвестная блокада. М. Олма-пресс. 2002. .

В 1941—1942 годах «пораженческая агитация» преобладала в структуре судимости за контрреволюционные преступления. Например, в докладной записке Особого отдела НКВД Ленинградского фронта №243876 от 25 декабря 1942 г., направленной представителю Ставки ВГК К. Е. Ворошилову, отмечалось: «С начала мая по 25 декабря с.г. изъято и арестовано… за контрреволюционную пораженческую агитацию – 2052 чел.» 27 27 Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т.3. Кн. 2 М. 2003. . Это 52.2% от числа всех военнослужащих, обвиненных тогда на Ленинградском фронте в совершении контрреволюционных преступлений.

Надо заметить, что обвинение в контрреволюционной пропаганде и агитации чаще всего основывалось на действительно имевших место фактах, которые оценивались тогда в соответствии с положениями статьи 58—10 как преступные антисоветские проявления. Не подлежит сомнению, что обывательские суждения о неготовности Красной армии к войне, не говоря уже о распространении панических слухов об отступлении или полном разгроме наших войск, наносили серьезный вред боеготовности частей и подразделений. Другое дело, когда разговоры и высказывания соответствовали действительности, и не имелось никаких оснований относить их к преступным проявлениям. Или когда следователи фабриковали содержательную часть этого состава преступления, что тоже происходило нередко. Об этом подробнее – в следующих главах.