Сергей Степанов-Прошельцев - Волжане. Люди Нижегородского края

Он умер непризнанным. Только спустя много лет учёные стали сравнивать Лобачевского с Колумбом. Дескать, оба открыли новые миры и не испугались их причудливых очертаний. Сравнивали с Коперником, который низверг Птолемея. А кто-то назвал геометрию Лобачевского звёздной. И это справедливо. Она подразумевает бесконечные расстояния, а где, как не в Космосе, можно вести о них речь?

Звёздная геометрия предвосхитила и теорию относительности Альберта Эйнштейна. За много лет до него Лобачевский писал, что в природе мы познаем лишь движение, а пространство само по себе, вне его не существует. «Время есть движение, измеряющее другое движение»» – такова его формула, которая, собственно, и является стержнем теории относительности. (Лобачевский Н. И. Полное собрание сочинений в пяти томах. Москва, государственное издательство технико-теоретической литературы, 1946—1951).

Задачка на посошок

Почти два десятка лет Лобачевский исполнял обязанности ректора Казанского университета. Сохранилось немало его портретов, есть даже фотография. Но – странное дело – везде он разный, на себя не похожий. На дагерротипе, датированном 1855 годом, полуслепой, больной математик, сфотографированный за несколько месяцев до смерти, похож на какого-то веселого греческого бога и никогда не подумаешь, что ему 63 года. И дело тут не в ретуши – она, как установили эксперты, отсутствует.

Что это? Очередной розыгрыш? Или свидетельство о том, что гении бессмертны?

2

В своё время она считалась лучшей театральной актрисой России. Умерла рано – не было ещё и сорока лет.

Сохранились воспоминания очевидцев о гастролях Косицкой в родном для неё Нижнем Новгороде в 1862 году. «Нижегородская публика, – писал краевед Александр Гациский, – неистовствовала в течение всех трех ноябрьский спектаклей… Обыкновенно чинная, она прорвалась как бурный поток, и в последний, третий спектакль не кричала, а просто вопила: «Милая, дорогая! Родная наша!» (Гациский А. Нижегородский летописец. Нижний Новгород, издательство «Нижегородская ярмарка», 2001).

В своей автобиографии, опубликованной в 1878 году в журнале «Русская старина» (т.21), об этом Любовь Павловна не упоминала. Она всегда отличалась большой скромностью.

Злодейство и добродетель

Будущая артистка ещё не появилась на свет, когда её отца-повара и беременную Любашей мать-прачку нижегородский помещик Карл Ребиндер передал в качестве приданого своей младшей дочери Вильгемине, которая вышла замуж за исправника Бабкина. И вместе с отцом и матерью с младенчества Люба стала его собственностью.

У Бабкина было имение в деревне Ждановка Нижегородского уезда. Это был лютый крепостник, которого, как вспоминала потом Косицкая, «народ звал собакою. Мы, бывши детьми, боялись даже его имени, а он сам был воплощенный страх… Когда он, бывало, выходил из дома гулять по имению, дети, прятались от страха под ворота, под лавки, а кто не успевал сделать этого, тот непременно бывал бит» (здесь и далее цитируется по её «Автобиографии»).

Маленькой Любаше пришлось однажды даже заниматься попрошайничеством. Мать её слегла, когда мужа обвинили в том, что он организовал побег нескольких крестьян, и забрали в кутузку. И быть бы ему на каторге, если бы не изловили беглецов. Те сняли с Павла Косицкого все обвинения, и Бабкин продал семью другому помещику, жена которого за какую-то провинность зверски избила маленькую Любу. У неё даже кровь текла из ушей. К счастью, Косицкие вскоре оказались в Балахне. Их владельцем стал уже третий по счету помещик по фамилии Мессинг.

После изувера Бабкина жизнь у него показалась раем. Косицкие питались с барского стола. «Я в короткое время стала круглая, как шар, – вспоминала актриса, – бывало, упаду и перевернусь раза три и с трудом встану. Мы были в большом почёте и любви». Трудно после этого называть жизнь дворовых при крепостном праве сплошным кошмаром. Были, оказывается, хорошие и добрые люди среди помещиков.

В 1839 году отец Любы выкупил себя и своих родных, но, заплатив за вольную все свои сбережения, остался без средств к существованию. Косицкие уехали в Нижний Новгород, где двенадцатилетнюю Любу отдали «в услужение» в дом к богатой купчихе Прасковье Долгановой.

И опять – полная противоположность злодеям-эксплуататорам и кровопийцам, как помещиков называли в советское время. Прасковья Аксёновна, по словам Любови Павловны, «взяла меня к себе и полюбила, и ласкала, как дитя своё». Спустя много времени Косицкая писала: «Безотчётная радость овладевала мною; я пела, плясала, как будто горе никогда не касалось меня. Забывала все горести и до сей минуты целую руку моей доброй Прасковьи Аксёновны: она оживила мою душу».

«Там моя жизнь»

Однажды они пошли в театр. Люба боялась, её уверяли, что чертей там нет. Это случилось в конце декабря 1843 года, и Люба заболела театром навсегда. Когда через неделю Долганова повела её на другой спектакль, девушка поняла, что «душа отделилась от тела и перешла туда, на сцену; для меня, – вспоминала Косицкая, – пропал мир земной, я ничего не видела и не слыхала, как-будто всё умерло для меня… Тут уже я всё поняла, даже поняла и то, что там моя жизнь».

Поняла это и Долганова. Несмотря на бурные протесты матери Любы, которая утверждала, что театр – грех, она упросила знакомого ей директора театра Никольского принять 14-летнюю Любу в его труппу. Но когда родители узнали, что дочери будут платить ежемесячно 15 рублей серебром, а жить она будет отдельно от семьи – в особом «театральном доме», о греховности представлений на сцене больше не заговаривали.

Театр в Нижнем, основанный князем Николаем Григорьевичем Шаховским, находился тогда на Жуковской улице. Сегодня это место трудно вычислить. Так называемые «распутинские дома», названные по имени одного из владельцев театра, сменивших Шаховского, где жили 96 актеров и служителей с семьями, спускались к несуществующим ныне Панским улицам. В одном из этих домов Любаше выделили отдельную каморку с кроватью, столом и тремя стульями. Зато здесь было окно, выходившее на Волгу.

Комната была грязная, но одна из старейших актрис театра Аксакова помогла девушке с уборкой, напоила чаем. Отец привёз одежду, чайник, чашку и столовые приборы, и Люба зажила новой для неё жизнью. За короткое время она превратилась в стройную, красавицу. Её научили петь, танцевать, декламировать. Многие мужчины, увидев актрису, оглядывались, пораженные.

В Нижнем Новгороде в то время было даже два театра – городской и ярмарочный. Городской, по свидетельству Александра Гациского, « был открыт постоянно, исключая дни Великого поста и ярмарки», спектакли давались три раза в неделю, а по праздникам – ежедневно. Ярмарочный театр начинал свою работу 8 июля и в течение двух месяцев приглашал зрителей на свои постановки каждый день, исключая субботы и Успение Пресвятой Богородицы». То есть нагрузка у артистов была солидной. Но и зарабатывали они по тому времени довольно хорошо. Известный путешественник барон Гакстгаузен, побывавший в 1848 году в Нижнем Новгороде, писал, что за ярмарочный сезон выручка нижегородского театра составляла от 24 до 30 тысяч рублей серебром (Гакстгаузен фон Август. Очерки о внутреннем положении, национальной жизни и особенностях сельских учреждений России. Москва, 1869).