Андрей Лютых - Крепь

Тарлецкий сопроводил свое откровение довольно дешевым театральным жестом.

– Так выпьем за любовь! Это, оказывается, благодаря ей мы сегодня сыты и пьяны! – предложил уже изрядно захмелевший Полозов.

Попойка достигла уже той стадии, когда на ура встречается любой тост. Тарлецкий не отказывался от вина. День крутого перелома в своей жизни он решил отметить так, чтобы это запомнилось. Игнат, едва успевал убирать со стола пустые бутылки и выставлять вместо них новые.

– Ну вот. Тайны раскрываются! Теперь мы знаем все обо всех, кроме вас, господин Княжнин. Откройте же и вашу тайну! – снова взялся за свое капитан Крауззе, заставив Княжнина едва заметно поморщиться.

– Вас интересует, почему в свои годы я только капитан? Ответ простой – не выслужился, – ответил он, впрочем, без раздражения.

– Дмитрий Сергеевич, вы не подумайте, что мы хотим заставить вас рассказывать о том, о чем бы вы не хотели говорить. Но мне кажется, всем будет интересно послушать вас как человека, многое повидавшего. Правда ли, что вы долгое время жили в Англии? – спросил дипломатичный Полозов.

– И вправду, расскажите нам. Никогда не был в Англии, и наверное никогда не побываю, – поддержал его Быков, который был для Княжнина непосредственным начальником. Загадочному капитану пришлось сдаться.

– Да, это правда. Только не столь уж и долгое время – пять лет. Да и из них больше половины пришлось провести не в Англии, а в Португалии.

Крауззе обвел победным взглядом офицеров, многие из которых притихли, хоть это уже и непросто было сделать.

– В Португалии? Что же вас туда занесло? Это ведь где-то в самом конце Европы? – с удивлением, скорее всего неподдельным, спросил он.

– Обстоятельства сложились так, что пришлось завербоваться в британскую армию. А она в это время воевала в Португалии с французами.

– Значит, и вам довелось повоевать?

– Довелось.

– Ландскнехт! Я же говорил – каков ландскнехт! – хлопнув себя по ляжке, воскликнул Быков.

– А что это за обстоятельства, из-за которых вам пришлось вступить в армию державы, с которой Россия по тогдашним своим обязательствам находилась в состоянии войны? – спросил Тарлецкий.

– Не думаю, что кому-то в России хотелось исполнять эти обязательства. А обстоятельства, из-за которых я завербовался в 95-й легкий полк, весьма тривиальны: просто нужно было на что-то жить.

– Эти обстоятельства мы понимаем, не так ли, господа офицеры? – сказал Быков, обведя мутным взглядом своих скромно обмундированных младших офицеров, многие из которых даже по примеру солдат объединялись в артели, чтобы экономнее столоваться.

– Не поверю, что дело только в деньгах. Да и может ли жалованье английского офицера выправить бюджет благородного человека, у вас, ведь, верно, и семья есть? Я полагаю, тут главным для вас было именно то, что Англия напрямую воевала с французами. Верно, у вас к ним остались счеты после Тильзита! – вступил в разговор командир третьего батальона майор Перепелицын – крепкий, подтянутый блондин лет тридцати пяти, явно еще не утративший интереса к службе, как майор Быков.

– Я получал не офицерское, а сержантское жалование. Однако, оно было выше, чем мое нынешнее капитанское.

Услышав это, многие, особенно те самые «артельные» офицеры – от прапорщика до поручика – оживленно зашумели.

– А что касается счетов к французам… – продолжал Княжнин, – если у меня и были к кому-то личные счеты, то скорее к австрийцам, чем к французам, однако, не скрою, мне было не все равно, с кем воевать. Аустерлиц и Фридлянд я вспоминал. А более всего боялся, чтобы Жюно не уговорил Сенявина дать ему моряков из своей эскадры для обороны Лиссабона. Стрелять в соотечественников я бы не смог. Слава Богу, Сенявин, как и вы в Австрии, проявил благоразумие – просто стоял на рейде.

Сказав это, Княжнин одним большим глотком выпил ром, остававшийся в его кружке, словно давая понять, что его рассказ закончен. Однако интерес к его истории среди офицеров только разгорелся. Последовав его примеру, и не тратя время на то, чтобы закусить, вновь принялся его донимать Полозов:

– Расскажите же еще что-нибудь! Что собой представляла эта война? Хороши ли англичане в бою? А французы? Мы ведь, того и гляди, с ними снова схлестнемся…

Княжнин, которому Загурский только что наполнил опустевшую кружку, снова отхлебнул, как будто для того, чтобы развязать себе язык. Однако, рассказ его был немногословным:

– Война, господа, она одна, что в Польше, что в Португалии. Только пыль там чаще красная, и еще горы. А кровь такая же. Но вот воюют англичане не так, как мы. Они не трусы, однако ведут войну так, чтобы терять поменьше людей. И еще, они выцеливают среди противников отдельных людей… Будто убийцы. И мне пришлось. Ведь девяносто пятый полк в британской армии как раз стрелковый. Он один такой, даже обмундирован в зеленое, а не в красное, как остальные полки, и вооружен исключительно нарезными карабинами. Его роты распределены по всем бригадам армии нарочно, чтобы отстреливать неприятельских офицеров. Я к этому так до конца и не привык.

– Но научились?

– Научился. Из хорошего оружия грех промахнуться. Только заряжать его приходится в три раза дольше. А французы, как и мы, предпочитают палить не так прицельно, но часто. Храбры до отчаяния – их косишь, а они только смыкают ряды и карабкаются, карабкаются на кручу… Но и их можно побеждать.

– Если с ними нет Наполеона, – вставил Перепелицын.

– Сие немаловажно. Но важнее не проиграть им в храбрости и превзойти в упорстве, которого французам порой не хватает. И следует верить в свою победу, а не бояться ее, как англичане, которые приняли капитуляцию у Жюно на весьма интересных условиях: сами же на своих кораблях отвезли из Лиссабона в Тулон побежденных, которые сохранили и оружие, и знамена, и право хоть завтра снова воевать против англичан. Впрочем, таким образом они избежали кровопролития, коего, как я уже говорил, англичане в своих рядах не любят.

– Известное дело: ваши англичане привыкли воевать деньгами, – сказал Тарлецкий.

– Однако и это британское оружие теперь не столь грозное – у них все больше банкротств из-за континентальной блокады. Теперь англичанам остается или свернуть Наполеону шею с нашей помощью, или испытать такое же унижение, как мы в Тильзите.

– Континентальная блокада… Если вам угодно, я могу вам сказать, где можно купить любой английский товар от колониального табака до сукна, правда, втридорога, – сказал Тарлецкий, который упорно старался соревноваться с Княжниным в осведомленности.

Согласен с вами, – сказал Княжнин, – поэтому Наполеон чувствует, что его пальцы зажаты на шее у Англии не слишком плотно, и теперь готов на все.