Андрей Лютых - Крепь

– Подмурок нужно было тым каменшшыкам покрепче закладывать, и не пришлошь бы девку убивать, – прошепелявил откуда-то Тимоха, про которого думали, что он давно спит.

В это время из дверей монастыря, будто пчелы из встревоженного улья, стали буквально вылетать офицеры их батальона.

– Что это с ними? Никак белую даму увидали? – удивился артельщик.

– А то и самого Наполеона! Дамы бы они так не перепугались… – пошутил не менее удивленный Евсей.

Самое время было Антосю вспомнить о наказе отца Василия. Отодвинувшись от костра и подняв взгляд к неменяющемуся звездному небу, он принялся тихо шептать, стараясь, как учил батюшка, проникнуться смыслом произносимых слов:

– Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия…

«Наполеона прославляют быстротою в военных его действиях, однако же главная причина сей быстроты заключается в том, что он боится затягивания войны, ибо имеет за спиной порабощенные народы. Посему Наполеон ищет генеральных баталий, дабы одной или двумя решить участь целой войны. Весьма часто нетерпеливость Наполеона вовлекала его в весьма важные ошибки. Оборонительная война есть мера необходимости для России. Главнейшее правило в войне такого роду состоит: предпринимать и делать совершенно противное тому чего неприятель желает. Посему нам должно избегать генеральных сражений до базиса наших продовольствий. Он часто предпринимает дела свои и движения на удачу и не жалеет людей…

Надобно вести против Наполеона такую войну, к которой он еще не привык и успехи свои основывать на свойственной ему нетерпеливости от продолжающейся войны, которая вовлечет его в ошибки».

Переправа через Неман 24 июня (или 12-го по старому стилю) огромной армии Наполеона у Ковно с недвусмысленным намерением быстро овладеть столицей древней Литвы Вильно вызвала движение десятков тысяч конных и пеших людей колоннами и поодиночке с запада на восток. Двигались, утопая колесами в песке, подводы и экипажи – по отдельности и длинными обозами, перемещались массы рогатого скота – огромными стадами или просто привязанными к крестьянским подводам. Слуга пана Константина Саковича Тарас Борисенок двигался вразрез с этим генеральным направлением – сначала с юга на север, а потом обратно – с севера на юг. Такой маршрут был предписан ему поручениями господина, которые он привык неукоснительно выполнять, за что и ходил у пана Константина в числе самых доверенных слуг. Когда нужно, Тарас, чтобы выполнить поручение, привлекал собственную смекалку. До сих пор она всегда выручала, и если бы пан вместо Антося Кротовича или Тимохи Жука отдал в рекруты его, Тарас уже, верно, метил бы в унтер-офицеры.

В Тростянах Пан Константин написал два письма: одно адресовалось в Вильно, в штаб русской армии, а другое – жене, панне Ядвиге, и от Тараса требовалось не только отвезти письма в оба места, но и не перепутать их. Тарас, старательно избегая всех питейных заведений, встречавшихся на пути, сначала добрался до Вильно.

Там пришлось натерпеться. Взяв у него панское письмо, сразу по добру по здорову не отпустили. Узнав, о чем сказано в доносе, отвели к хитрющему молодому чиновнику, который давай Тараса пытать – а кто из себя его пан, да с кем встречается, да пишет ли письма старшему сыну и с кем письма передает, да про художника иноземного… Ладно, что хоть не били. Пришлось прикинуться сущим дурнем да пообещать впредь за собственным паном присматривать, а будучи с какой оказией в Борисове, все рассказывать тамошнему батюшке, будто на исповеди. На том и отпустили, даже дали дорожный паспорт, чтобы больше никто не задерживал по дороге до дома, и пятак, стало быть, поверили, что дурень, значит, и пятаку обрадуется.

По дороге в Полоцкий повет, в имение отца панны Ядвиги, Тарасу встретился первый двигавшийся на восток обоз. Это увозили в места постоянного квартирования полков зимние солдатские панталоны, чтобы они не обременяли православное воинство, щеголявшее теперь во всем летнем [6] Впрочем, со своей шинелью русский солдат не расставался круглый год – она служила подушкой или одеялом на открытом ночном биваке, защищала и от сабельного удара – свернутая в скатку через плечо. . Под Полоцком пришлось задержаться на десяток дней, потому что старый помещик действительно был очень плох, со дня на день ждали его кончины, и Тарас оставался под рукой у панны Ядвиги для того, чтобы оповестить об этом печальном событии пана Константина. Но через десять дней старику вдруг стало значительно лучше, гордый собою доктор подтвердил, что это не сиюминутное улучшение, а действительно хороший признак, свидетельствующий о верно выбранном лечении, и панна Ядвига сочла, что теперь Тарас больше нужен пану Константину, которому заодно можно с ним передать хорошие известия. Как раз накануне в имении появился Амир с новым письмом от пана и инструкциями для слуг, где им его искать.

Так что обратно с письмом панны Ядвиги отправились вдвоем: ловчий Амир и Тарас, числившийся у пана чашником. На дорожных перекрестках оба с любопытством наблюдали: у кого из уходивших на восток людей (от них и узнали, что война уже началась) какие имеются пожитки. Русские помещики увозили с собой порой целые поезда из груженых подвод. У большинства беженцев подвод не было – или реквизировали для военных нужд, или нечего было увозить, все умещалось в тележках, которые кое-кто толкал перед собой. В дрожках и пролетках, с саквояжами и чемоданами, а иногда и с привязанной к пролетке козой уезжали мелкие и средние государственные чиновники, сокрушавшиеся из-за потери места. Однажды Тарасу и Амиру надолго преградил путь длинный военный обоз с провиантом. Слуги пана Саковича невозмутимо пересекали эти пока не слишком стремительные людские потоки и продолжали свой путь, конечным пунктом которого должен был стать Несвиж.

Впрочем, путешествие могло закончиться и раньше. На двенадцатый день войны Тарас и Амир около полудня остановились в небольшом селе Гировичи, не доехав пяти верст по дороге из Радошковичей до Ракова, очень довольные, что зарядивший в который уже раз за последние дни проливной дождь пережидают в корчме. К тому же Тарас полагал, что нынче с утра им с Амиром угрожала куда более серьезная опасность, чем просто промокнуть до нитки.

– Не доведет нас до добра твоя сабля, Амир! – сказал он своему товарищу, когда они устроились за столом. – Ей богу, давай ее, кривую, пропьем, гляди, как корчмарь на нее глядит – рублей десять даст серебром.