Виктор Печорин - Новый Улисс, или Книга Судеб

– И много ль таких злоумышленников?

– Ты даже не представляешь, сколько… Они как гидра многоглавая: одну голову отсечешь, глянь, – взамен две другие выросли. В доме бояр Романовых нашли мешок с колдовскими зельями. Государя извести хотели, иродово семя! Была б моя воля… – боярин Семен поднял было массивный кулак, но досадливо поморщившись, продолжил:

– Государь милостив. Казнить не велел. Пока, говорит, я царь, крови ничей не пролью. Разослали их по монастырям. Так они и оттуда, паскуды, письма подметные рассылают. Едва с этими управились, на тебе! – Богдан Бельский. Ему великий государь честь оказал, доверил новый город против Литвы строить, Царев-Борисов. И чем он отплатил? Без ведома государя оружие казакам продал! Да еще похвалялся: Борис-де царь над Москвой, а я над Царь-Борисовом! А? Каково? Бельского на Низ по указу государеву сослали, но спокойнее на Москве не стало. Видать, не всех злоумышленников на чисту воду вывели. До самой главной вражины не добрались. А почему? Врагов много, а бойцов – раз, два, да обчелся. Нет, плетью махать, да из мушкета палить – таковые есть. Но вот толковых, чтоб изнанку этой заразы ухватить – таких днем с огнем не сыщешь. А ты, как я посмотрю, парень толковый. Посему и спрашиваю: не хочешь ли к нашему делу присоединиться, крамолу искоренять? Да не кручинься, вижу, призадумался: с начальством твоим улажу. Главное, была б твоя воля. Ну как? Согласен?

– Согласен, боярин.

Иван Иванович с неодобрением отнесся к решению племянника поступить на службу к Семену Никитичу. Но дал мудрый совет.

– Был в Риме такой поэт – Гораций, – сказал дядя. – Глубокого ума был муж. И однажды этот Гораций рек: в каждом деле нужно глядеть в середину вещей. То есть – в корень. Если корень познаешь, так познаешь и все, что из него произрастает. Разумеешь?

– Ну, вроде бы. Но к чему ты это, дядя?

– А вот к чему. Размысли: почему именно сейчас слухи про убиенного царевича поползли? Царевич-то, царствие ему небесное, уж боле десяти годов как в сырой земле. Почему десять лет молчали, а теперь вдруг вспомнили?

– Так жить стало невмочь: голод, болезни, разбои…

– Вот! А разбойничать почему пошли?

– Так опять же от голода. Коли есть нечего, либо сам помирай, либо у другого отними.

– А стало быть, причина и корень всем нынешним бедам что?

– Голод?

– Верно. Вот это и есть зрить в середину вещей. Не было бы голода – не было бы ни ропота, ни слухов зловредных, ни разбойников. Устрани голод – и остальные беды одолеешь.

«Хорош совет, – подумал про себя Никита. – Устрани голод. Сказать-то легко, а как это сделать? Особенно, если голод послан самим Богом. Солнца нет, земля не рожает, – вот и голод. Как его устранить? Солнцу не прикажешь светить, а земле – рожать. Это одному только Всевышнему под силу!»

Но мысль, зароненная дядюшкой, все-таки дала свои всходы.

А случилось это самым неожиданным образом. В руки Никите попало перехваченное тайное письмо английского посланника. В письме писано было, что голод в Московии проистекает не от отсутствия хлеба, которого в стране имеются значительные запасы, а от нерадивости и нераспорядительности русского государя, который, несмотря на свою почти неограниченную власть над подданными, не заставил их продавать хлеб, отчего его народ вымирает от голода.

Семен Никитич уже собирался потребовать от Афанасия Ивановича Власьева, дьяка Посольского приказа, составить ноту о высылке посланника за клеветы на царское величество, но Никита упредил его. Посланнику пообещали, что не дадут делу хода, если он признается, откуда проистекают сообщенные в письме сведения. Паче чаяния оказалось, что письмо посланника основывалось не на зловредных слухах, а на расчетах, сделанных торговыми людьми английской Московской компании.

Никита немедленно доставил счетовода Английского подворья в личные покои государя, где уже находился Семен Никитич. Развернув перед государем свои расчеты, англичанин объяснил, как удалось вычислить, сколько хлеба производят центральные области Московии в обычные годы, какая часть из этого урожая поступает в продажу, а какая остается для собственного потребления, и сколько хлеба было продано и роздано из государственных житниц за последние два неурожайных года. По расчетам выходило, что даже после двух лет недорода запасов хлеба в Московском государстве больше, чем могли бы съесть все жители в четыре года. Из чего не трудно догадаться, что огромные запасы хлеба припрятаны в амбарах у знатных господ, владельцев крупных вотчин и поместий. Ну и кое-что в монастырских житницах. Учитывая долгое лежание, часть этого хлеба уже погнила.

Когда англичанина, наградив серебром, отпустили, Семен Никитич предложил разослать по монастырям и боярским домам грамоты с требованием продавать зерно из припасов по установленной государем цене, оставив для собственных надобностей не более десятины. А следом послать воинские отряды для проверки исполнения царского повеления.

– А буде кто утаит запасов больше положенного, или откажется впустить к себе царевых слуг, – тот и есть главный злоумышленник. С ним уж я сам буду разбираться, – завершил свою речь начальник Сыскного приказа.

– Бог в помощь, – согласился царь.

Меры, предпринятые правительством, оказались действенными. Суровость наказания многих заставила одуматься. Даже злостные ненавистники годуновской власти вынуждены были надеть маску смирения и открыть свои закрома. Последствия неурожая еще некоторое время продолжали сказываться, но цены на продовольствие поползли вниз, а появление на рынке хлебных излишков позволило правительству перенаправлять припасы в те области, которые особенно пострадали от недорода.

Проиграв на экономическом поприще, внутренние враги, однако, не перестали плести интриги и составлять заговоры. Смутные слухи об убитом, будто бы по приказу Бориса, царевиче приобрели новый характер. Стали говорить, что убит был другой младенец, а царевич спасся и укрылся в Литве, ожидая часа выйти на историческую арену и отобрать наследственный престол у «ненастоящего» царя Бориса. Вскоре этот вымышленный персонаж чудесным образом (а точнее, вражьими усилиями) материализовался в реальную личность, ставшую причиной разрушения русского государства, столь заботливо и искусно выстраиваемого и укрепляемого царем Борисом.

Поначалу из Москвы история с чудесным воскрешением царевича представлялась похожей на фарс. Она была настолько невероятной и надуманной, что ей не придали значения. Во всяком случае, не больше, чем слухам о виновности царя Бориса в угличском деле. Но последовавшие за этим события приобрели столь грозный характер, что не считаться с ними стало уже невозможно.