Людмила Гордеева - Иоанн III Великий. Исторический роман. Книга 1, часть 1—2

Громкий трубный глас возвестил над Шелонью и над усыпанным трупами полем победу, бойцы сошли с коней и, установив рядом со знаменами образа Спасителя и Пресвятой Его Матери, прямо под открытым небом совершили молебен. Подсчитали трофеи. Оказалось, взяли около тысячи семисот пленников, в том числе знатнейших детей боярских и посадников Дмитрия Борецкого, Василия Казимира, Кузьму Григорьева, Матвея и Василия Селезневых и других. Захватили обоз с добром и продуктами. К государю помчался гонец Иван Замятия с радостной вестью, что передовой отряд Холмского фактически решил судьбу всего похода, разбил главное войско новгородское на Шелони, и путь к Новгороду открыт. Пленные и обозы были отправлены к государю в Русу, а Холмский со своим отрядом, не встречая уже никакого сопротивления, двинулся к Нарове, опустошая по пути новгородские села.

Известие о столь быстрой и легкой победе воодушевило Иоанна и его окружение. Как водится, отслужили молебен, отблагодарили Бога за помощь и, с удобствами расположившись в Русе, которая начала уже отстраиваться после пожара, стали ждать вестей из Новгорода, от других своих полков. И вскоре очередной гонец сообщил, что московские воеводы Василий Образец и Борис Слепой разбили на Двине новгородского воеводу Василия Шуйского-Гребенку. Тот же гонец рассказал и о подробностях ожесточенного сражения, которое продолжалось целый день. Москвичи убили трех знаменосцев и захватили новгородскую хоругвь, а сам воевода новгородский, израненный, еле сумел спастись в лодке: бежал с товарищами в Холмогоры, а оттуда в сам Новгород. Таким образом, великокняжеские полки покорили всю двинскую землю, привели ее жителей в подданство Москвы, значительно расширив территорию Руси.

Однако следующая весть возмутила Иоанна. Новгородцы, напуганные жестокостью московских войск, переругавшись и перессорившись, вместо того, чтобы воспользоваться опасной грамотой и начать переговоры о мире, решили обороняться. Пожгли собственные посады, приготовили пушки и ждут нападения. Разозлившись, Иоанн приказал казнить четверых знатнейших своих пленников, активных сторонников Литвы, в том числе марфиного сына Дмитрия Борецкого. Великий князь уже провел расследование, допросил не только своих пленных противников, но и сторонников, которых оказалось тоже предостаточно. Теперь он хорошо представлял, кто из его врагов чем занимался и чего достоин. Шестерых приказал оковать в железа и отвезти в Коломну в заточение, других – в тюрьмы московские, некоторых простых людишек, насильно втянутых в войну, велел отпустить по домам.

Казнь совершили здесь же, в Русе, в присутствии ее жителей и пленных новгородцев – «для науки». Палач по очереди подходил к стоящим на коленях, приготовленным к смерти жертвам и молниеносно опускал топор на их оголенные шеи.

«Эх матушка!» – подумал, склоняя голову к плахе Дмитрий. Последнее, что увидел этот молодой, сильный, влюбленный в жизнь человек, – зеленеющую на земле травинку, а затем яркую вспышку света…

Свершив казни, Иоанн со своим воинством вновь двинулся в путь – к Ильменю, ближе к Великому Новгороду.

В Новгороде все еще пахло дымом, по воздуху то и дело парили, словно листья, вздымаемые ветром, куски пепла. Пролитовская сторона победила, и было решено держать оборону. Для этого в первую очередь пожгли посады – жилища, расположенные за крепостной стеной, которые при штурме неприятеля могли стать хорошей дымовой завесой для атакующих. Вече больше не собирали, но и в Посадском приказе, и в Марфином доме жизнь кипела: то собирался Совет господ – посадники и тысяцкие во главе с архиепископом обсуждали дальнейшие планы, то пересылались гонцами, то – жизнь есть жизнь – устраивали сытные обеды, не брезгуя и вином с крепким медом.

В шок привело людей известие о Шелонской битве, но правители догадались направить энергию людей не на возмущение, а, запугав возможностью мести Иоанна всем подряд, на организацию обороны города: укрепляли стены, ставили патрули, чистили и ремонтировали застоявшиеся пушки. Но не обошлось без трагедий. Сторонники государя Московского ночью тайно заколотили железом пятьдесят пять пушек, установленных на стенах для обороны. Одного из изменников, Упадыша, застукали на месте преступления, приказали пытать его, чтобы выдал других, но он, выдержав все муки, ничего не сказал и был казнен принародно на Ярославовом дворе. Часть пушек смогли от того железа освободить, большинство же так и осталось непригодным для обороны.

По одному, по несколько человек возвращались побитые и удрученные вояки с Шелони. У страха глаза велики: рассказывали чудеса. И что-де войска князя великого по воде ходили, и что голос они с неба слышали угрожающий, и что бойцы у государя жестокосердные и бесстрашные, каждый силы исполинской, и оружие у них есть огнестрельное новое – издали бьет. Выяснилось, что многие сотни новгородцев попали в плен. Новости передавали из дома в дом шепотом, боялись сильных друзей Марфиных, говорили, Москву, мол, не осилить. А тут новая весть: Иоанн расположился в Русе, а это значит – жди осады. В крепость набежало полно народа с окрестных сел, напуганных зверствами захватчиков, сжигавших и убивавших не только тех, кто оказывал сопротивление, но и простых мирных людишек.

Город затворился, и буквально на следующий день вздорожал хлеб, вскоре пропала даже рожь – главная пища бедняков. Сторонники Москвы, напуганные было казнью Упадыша и вооруженными патрулями, с голодухи осмелели, тем более что их полку постоянно прибывало, начали на всех углах попрекать литовских сторонников: «Где же ваш Казимир? А государь-то Московский – вот он, под стенами почти стоит! Допыжились, довольничались, а народ теперь отдувается за вас! Не думали о последствиях!» В городе зрело недовольство и возмущение, которое лидерам пока с трудом удавалось сдерживать.

Тем временем Марфа, огражденная от народной стихии крепким забором да прочным теремом на высоких подклетях, маялась в ожидании вестей от дорогого сыночка. С часу на час ждала она его появления. Убитым его никто не видел, раненым – тоже. Она уж и лазутчика в Иоаннов стан послала, чтобы выяснить, нет ли Дмитрия среди пленных, но и оттуда пока вестей не было.

Она стояла в просторной светелке второго этажа на коленях перед иконой Божьей Матери и упрашивала ее сохранить сына, обещала сделать щедрые пожертвования на монастыри и соборы, если тот вернется живым-здоровым.

– Ты же знаешь, Матерь Божия, – шептала она, – что я и так двоих старших потеряла, потонули мои сыночки в море холодном, за что же еще одного отнимать?! Он и не женат еще, жизни не видел настоящей…