Людмила Гордеева - Иоанн III Великий. Исторический роман. Книга 1, часть 1—2

В этот момент раздался тихий стук в дверь, и на пороге появилась взволнованная, со слезами на глазах, служанка Лизавета.

– Госпожа моя, прибыл ваш посыльный из Русы с вестями.

Марфа тут же поняла, о чем она говорит, но вовсе не хотела верить мысли, которая пронзила ее: с сыном – беда!

– Что, что случилось? – взволнованно и громко спросила она, но Лиза давилась от слез и молчала. И тогда Марфа почти крикнула не своим голосом:

– Давай сюда посыльного, немедленно!

Лизавета отошла в сторону, и на пороге появился молодой невысокий парень с неприметным лицом, которого она несколько дней назад отправила на разведку. Избегая смотреть на хозяйку и теребя свою шапчонку в руках, он промолвил:

– Несчастье, госпожа, стряслось… – И тоже замолчал.

– Да не терзай ты мне душу, говори, что? Ранен мой Дмитрий? В плен попал? – она все еще надеялась, что он жив, хотя сердце уже подсказывало: хуже, все еще хуже!

– Нет, госпожа, нет больше нашего Дмитрия!

– Неправда, неправда, – шептала Марфа, вставая из-за стола, – неправда, ты ведь мог ошибиться, тебя могли обмануть, ты же сам не видел?!

– Видел, госпожа, в том и дело. Великий князь, узнав, что Новгород не хочет на мировую идти, приказал ему и еще троим нашим воеводам головы отрубить. Я к тому времени как раз до Русы добрался, у родных остановился, всех согнали на казнь смотреть. На моих глазах и отсекли ему голову.

Марфа стояла словно каменная, лишь по лицу ее потекли обильные слезы.

– Уйди, – прошептала она слуге, но едва тот повернулся, чтобы исполнить ее приказ, она остановила его. – Стой! А говорил ли что-то мой Дмитрий перед смертью, как вел себя?

– Ничего не говорил. Молча перекрестился и положил голову на плаху, ему даже руки не связывали. И все.

– Иди, – снова прошептала Марфа и медленно, истекая слезами, села на стул.

– Оставьте меня, бояре, – проговорила она, наконец, обратившись к застывшим вокруг гостям. – Поступайте, как знаете. Мне теперь все равно…

Вновь послали к великому князю за опасной грамотой, которая гарантировала бы сохранение жизни и воли всем послам. Едва дождавшись, начали грузиться на суда. Наконец, в сторону вражеской ставки двинулось многочисленное новгородское посольство во главе с архиепископом Феофилом, наделенное полномочиями для переговоров. Всем городом собирали дары для подношения победителям. Несколько больших судов – учанов заполнили добром чуть не до краев. Немало пришлось раскошелиться и Марфе, как одной из главных зачинщиков смуты. Долго добираться им не пришлось, великий князь со своим воинством был уже у Коростыни, в устье реки Шелони. Посадники, тысяцкие, представители от жителей всех пяти концов Новгорода плыли, молча и сосредоточенно. После известия о казни посадников они могли ожидать от Иоанна Васильевича любых неприятностей. Втайне многие из них побаивались даже и за свою жизнь. Что такое опасная грамота – лишь бумага! Конечно, новгородцы подстраховались: они позаботились о том, чтобы среди послов оказались лишь те, кто держал сторону Москвы и не был замечен в измене.

Пожалуй, ничего не боялся лишь сам Феофил. Он был уверен, что великий князь никогда не узнает о его подписи на письме к королю Казимиру, на копиях ее не было, а в остальном совесть его была чиста, долг он свой не нарушил, перед Богом был прав. К тому же Иоанн Васильевич ничего не мог с ним сделать без церковного суда.

Войско великокняжеское и сам он расположились в устье Шелони. Все пространство, сколько видел глаз, было заполнено шатрами, палатками, обозами, конями и военным снаряжением, в том числе и многочисленными пушками, которые москвичи везли с собой для штурма новгородских крепостных стен.

Доложив сторожам о цели своего прибытия, новгородцы разбили собственный шатерный лагерь, а затем отправились большими группами с дарами и серебром к братьям великокняжеским – просить их заступничества и ходатайства.

Несколько дней с трепетом ждали они решения своей судьбы, все эти дни великий князь не принимал их, являя, таким образом, свое недовольство. Хотя, конечно, на самом деле он обрадовался такому повороту дел. Ибо хоть и был Новгород укреплен не лучшим образом, однако взять его было бы не так-то просто. При штурме, даже при самом удачном, предстояло потерять немало воинства. Осада – тоже не лучший способ для победы. В любое время могли пойти дожди, а это – упадок духа, грязь, плохие дороги, проблемы с питанием, болезни и снова людские потери. Иоанн дорожил своими воинами, ибо считал их главной силой и опорой в осуществлении всех своих честолюбивых планов. Так что покаяние новгородцев и их добровольное покорение его воле стало бы хорошим завершением этого похода, да и, собственно, главной его целью.

Время требовалось еще и для того, чтобы Стефан Бородатый, везший с собой старые летописи и документы, отобрал из них все, что показало бы новгородцам их неправоту, измены и предательство. Кроме того, Иоанн со своими дьяками готовил грамоты, которые лишь отчасти подтверждали старые новгородские права. Он решал, какие земли можно забрать себе в качестве компенсации за вину новгородскую и как еще наказать изменников, не нарушая старины, сохраняя в глазах народа законы и правила.

Наконец, челобитчикам объявили, что великий князь примет их завтра после заутрени и завтрака. С раннего утра готовились и волновались, как юнцы, почти все эти пожилые солидные люди. Заранее явились к просторному шатру, дождались приглашения, вошли внутрь. На высоком, специально приготовленном стуле перед ними восседал сам Иоанн с грозным, суровым лицом.

Вокруг него стояли многочисленным сонмом в дорогих походных нарядах, но без доспехов, братья его, князья-воеводы, бояре, дьяки и другие сановники. Первым сам Феофил, а за ним и все другие послы-делегаты пали на колени перед великим князем, стали молить пощады Великому Новгороду и его народу.

– Господин князь великий, – сказал Феофил, и на глазах его выступили искренние слезы покаяния. – Утоли гнев свой, утиши ярость, пощади нас, преступников, не потому, что мы молим о том, а ради своего милосердия. Угаси огонь, палящий страну новгородскую, удержи меч, льющий кровь ее жителей!

Иоанн помолчал, глядя на распростертых у его ног новгородцев, униженно молящих со слезами на глазах о пощаде, и молвил, наконец:

– Встань, владыка, и все тоже встаньте.

Пожилые новгородцы, иные и с трудом, поднялись с колен, по-прежнему не смея взглянуть на пронзительные, яркие глаза великого князя. Он протянул руку, и Стефан поднес ему большой исписанный лист бумаги.

– Здесь исчислены все ваши преступления, все законы, которые Новгород, отчина моя и моих предков, нарушил, все измены, которые вы творили, – произнес он медленно и значительно. – Будете ли вы оправдываться передо мной, доказывать правоту свою?