С. Терсанов - Окруженцы. Киевский котел. Военно-исторический роман

Волжанов, зорко наблюдавший за бойцами, заметил, что с каждым новым словом комиссара выражение их лиц становилось все более суровым и решительным. А комиссар Додатко уже спокойно и тоном, исключающим, какие бы то ни было сомнения, добавил:

– Это я говорю вам, братцы, от имени нашей партии и великого нашего вождя Иосифа Виссарионовича Сталина…

– Никакой пощады фашистам! – вдруг крикнул один боец-кавказец.

– Драться, так драться, чего уж там!

– Смерть колбасникам!

– Пробьемся к своим, ведите нас, товарищи командиры!

Откровенная и глубоко искренняя речь комиссара Додатко сработала: заколебавшаяся четвертая рота готова была теперь двинуться в жестокий бой.

Перед самым выходом полка из гостеприимных садов над селом начал кружить немецкий самолет-разведчик. По приказу Волжанова строившиеся в походную колонну подразделения снова рассыпались по садам и укрылись под деревьями.

– Раз «горбыль» приковылял, – жди «юнкерсов», – сказал комиссар Додатко.

– Да, когда появляется эта рама, беды не миновать, – согласился Волжанов.

«Рама» – двухфюзеляжный корректировочный самолет с поперечной перекладиной у самого хвостового оперения – несколько раз развернулась над крышами домов, бессовестно заглядывая в улицы и под деревья садов, и медленно удалилась. А через несколько минут с запада стал приближаться мощный, леденящий душу гул авиационных моторов. Быстро нарастая, он приводил в содрогание уже не только небо, но и землю… На белом фоне облаков «юнкерсы» шли своим излюбленным таранным строем – «воздушными свиньями», как прозвали его наши бойцы. Их было много, и шли они тяжело… Пройдя над первым селом, они разделились на две почти равные группы и атаковали одновременно оба села. Лежа под старой густой вишней, Волжанов увидел, как от флагманского звена отвалил самолет-вожак, качнулся с крыла на крыло и, пронзительно визжа, упал в пике. Почти у самых соломенных крыш хат от его брюха оторвалась черная свеклообразная бомба, и он резко перешел на бреющий полет. Уплотненная волна воздуха зашуршала о дюралевую обшивку фюзеляжа. Раздался взрыв на самой середине улицы. Он взметнул огромный фонтан огня, смешанного с землей и дымом. Пламя жадно лизнуло крыши двух хат, и они сразу же загорелись. Охваченные страхом и паникой, по горящим улицам побежали женщины и дети; заревели в хлевах почувствовавшие гибель коровы, завизжали свиньи; с криками разлетелись в разные стороны от села гуси, утки и куры; медленно, но тревожно улетели в степь похожие на дирижабли аисты. Почти все село уже полыхало огнем, а «юнкерсы» продолжали сыпать на него бомбы… Одна небольшая бомба взорвалась прямо перед окнами хозяйской хаты, другая – в конце ее сада, и горячая взрывная волна, как тяжелым прессом, придавила Волжанова и Додатко к земле. Пламя от горевшей хаты длинными шлейфами тянулось в сад, хотя ветвей деревьев еще не касалось.

– Ой, люды добри! – вдруг закричала молодая хозяйка: – Маты моя в хати! згорыть, ой згорыть! Спасить ради бога! Рятуйтэ, (спасите) люды!

Волжанов вскочил на ноги и побежал к хате, у которой огонь прожорливо истреблял соломенную крышу и уже подбирался к сеням. Ворвавшись в сени, потом в первую комнату, лейтенант увидел на чистом земляном полу у печи пожилую женщину в луже крови. Она лежала навзничь с развороченной осколком головой и мертвой хваткой прижимала к груди только что вынутую из печи гофрированную буханку белого хлеба. Вслед за Волжановым в хату вбежал Караханов. Увидев женщину в крови, он растерянно остановился у ее ног.

– Бери скорей! – приказал Волжанов. – Промедлим, – сгорим здесь, как цыплята.

Они бережно вынесли мертвую женщину в сад и положили под яблоней. Комиссар Додатко снял фуражку и, увидев на гимнастерке Волжанова сгустки крови, начал стирать их пучками травы и листьев. Молодая женщина заголосила, а ее мальчики, испуганно глядя на окровавленную бабушку, сквозь слезы бормотали только одно слово: «бабуся», «бабуся»… Их никто не утешал: никакие утешения в таком горе не могли бы им помочь… Отбомбившись, «юнкерсы» ушли, и гул их моторов, поглощаемый расстоянием, стал постепенно гаснуть

Чем ближе подбегал Волжанов к селу, в котором отдыхала первая рота, тем больше он волновался. Всего полчаса тому назад здесь было два длинных и ровных ряда хат, небольших, белых и уютных, окруженных еще густокудрыми красавицами-вишнями и остроконечными тополями. И эти белые хаты, и вишни, и тополи – все это составляло широкую сельскую улицу. Теперь же на ее месте было два ряда лохматых прожорливых костров. Клубы пламени, схватывая друг друга в объятия, вихрем уносили с собой в небо большие клоки слежавшейся соломы, щепы и даже небольшие доски. Волжанов остановился перед огнем, соображая, какой стороной его лучше обойти, и вдруг увидел бежавшего из сада своего ординарца Квитко.

– — Ба! Товарыш лейтенант! Жывый? Оцэ добрэ! А мы думалы, шо вас там с зэмлэю змишало. Бачилы б вы, як волнувалась Людочка! Беги та беги, говорыть, узнай, чи живый, чи нэ поранытый лейтенант… А мэни и самому дуже хотилось збигать…

Пока они шли вдоль садов по узкой и гладкой, как асфальтовое шоссе, тропе, Николай Филиппович безумолку описывал ужасные подробности бомбежки села. Особенно тяжело было видеть в охваченных пламенем домах маленьких детишек, которые беззаботно спали в своих по-деревенски простых постелях. Их матери с самого рассвета находились в поле или на огородах, а теперь, обезумевшие от горя, метались вокруг пожираемых огнем дорогих своих гнезд. Вот одна из них невыносимо жалобно голосит в саду у недавно вырытого окопа. Волжанов и Квитко подошли к ней. Она, вцепившись в свои растрепанные волосы, на коленях ползала вокруг троих маленьких покойничков. Два мальчика, один другого меньше, и совсем крошечная девочка с белыми кудряшками лежали рядом. Старшему мальчику в смуглый бок вонзился большой осколок; пробив матрац, он вогнал в тело мальчика кусок ваты, который быстро промок алой кровью. Взъерошенные волосы мальчика были опалены огнем. Круглое курносое лицо его страдальчески перекосилось и, глядя на воющую мать потускневшими мертвыми глазами, казалось, спрашивало: «Эх, мамо, мамо! Що ж ты нас ны розбудыла?» Меньший мальчик и девочка, очевидно, были убиты в спины, потому что спереди никаких ранений не было видно. Их лица, напротив, были блаженно-спокойны, и, похоже, было на то, что они спят и вот-вот проснутся…

Дети, дети! Когда вы были живыми, вы и знать не хотели о какой-то далекой, блудной, ненасытной ведьме-смерти, которая подстерегала и уносила своими кочковатыми ручищами в землю только стареньких людей. Вы не предполагали, как пагубно и для вас знакомство с ней, и угодили под ее зазубренную, залитую людской кровью косу. Да, в самое тяжелое время родились вы. Если бы это от вас зависело, вы бы, конечно, подождали с приходом в этот извечно враждующий, озлобленный людской мир…