Александр Карпачев - Всегда живой

Потом немцы, видимо, удовлетворив свои патриотические чувства, во весь голос затянули «Дойче зольдатен»:

В общем, все равно что «Идет солдат по городу, по незнакомой улице, и от улыбок девичьих вся улица светла», только чуть грустнее популярной римской песни, где солдат не только идет по улице, но и призывает девушек сохранять верность и дождаться его, причем сам тоже ни-ни, хотя столько возможностей, ведь у него выходной.

Интересно, что они еще исполнят… Но петь немцы больше не стали, видимо, решили выйти на улицу и перенести песню в реальность, в зале задвигались стулья, скамейки, завязались споры, кто сколько заказывал и сколько должен. Марк доел замечательный сочный чебурек и допивал пиво, пение неплохо развлекло его, он выглянул из подсобки и сразу же наткнулся на взгляд Фелиции, который говорил – ну подожди еще немножко. Марк увидел, что часть солдат действительно ушла из кабака, а другая рассчитывается с Фелицией и собирает деньги на проституток, пытаясь добиться оптовой скидки и обещая, что все они сделают по-быстрому и девушек не задержат. Девушки стояли тут же и переминались с ноги на ногу.

Фелиция освободилась минут через десять. Девушки с солдатами протопали на второй этаж, кухонные рабы закрыли двери и начали уборку и мытье посуды, а они прошли в пристройку позади кухни, где, собственно, и жила Фелиция. Она обняла его и поцеловала.

– Может, сначала помоемся, а то день был тяжелый и жаркий, – предложила она, отодвигая занавеску от стены, граничащей с кухней.

Ох уж эта римская тяга к баням и мытью. За занавеской оказалась тыльная сторона печи, с пристроенной к ней керамической ванной с нагревшейся за день водой.

– А ты неплохо устроилась.

– Не жалуюсь, – сказала она, нежно прильнула к нему и стала снимать его одежду. – Только вот одна беда, вдвоем мы в ванную не войдем, давай я сначала тебя помою, – проворковала Фелиция и разделась.

У Фелиции оказалось ладно скроенное тело женщины, не достигшей тридцати. Причем сделана она была настолько гармонично, что глазу не за что было зацепиться, разве только за эту гармонию. В одежде она выглядела даже интересней. Если бы жители Земли отправили послание инопланетянам, чтобы те имели представление, как выглядит человек, мужчина и женщина, то женщину спокойно можно было бы рисовать с Фелиции. Все детали ее тела были настолько точно и тонко подогнаны друг к другу, что казалось, она не рождена, а сделана скульптором. Впрочем, так могло показаться только одному Марку: она не была красавицей, у нее не было ни одной черты, бросающейся в глаза. Она была приятна, мила, симпатична, и выглядела так, будто миллионы мужчин рассказали этому скульптору, какой, по их мнению, должна быть красивая женщина. А скульптор объединил все это в одной… На улице ее бы заметили, но никто бы не обернулся…

Фелиции было двадцать семь, она была дочерью вольноотпущенницы-проститутки и в юности сама занималась этим ремеслом. У самой детей не было, а, как позже призналась – три выкидыша.

– Не знаю, наверное, не судьба, – говорила, лежа в постели и накручивая локон на палец.

– Ты жалеешь?

– А что жалеть, разве от меня зависит, что есть, то есть, с этим приходится жить, да и жизнь такая, чем меньше с ней связан, тем легче…

Последняя фраза удивила Марка, у него создалось впечатление, что Фелиция не так проста, как кажется…

– Знаешь, а я сразу догадалась, что ты военный, но не простой военный, – сменила она тему.

– Ну, и в чем же моя сложность?

– Раздвоенный какой-то ты, одной стороной на службе, а другой где-то не здесь, будто сам не свой. Будто в тебе живет два человека – один человек для жизни, а другой человек для войны, то есть для смерти. И они никак не пересекаются, и еще я подумала, наверное, ты контрразведчик.

– Значит, плохой я контрразведчик, – попытался пошутить Марк, еще раз удивившись ее проницательности. А еще его резануло прямо по живому «два человека».

– Нет, ты хороший контрразведчик, в тебе мало свойств, ты никакой, для одних ты можешь быть военным, для других гражданским, это просто я замечаю, у меня столько народа бывает, что волей-неволей начнешь разбираться. И еще ты какой-то потерянный. И это в тебе главное. Только вот я не знаю, станет ли тебе лучше, если ты найдешь себя.

Секс с Фелицией был довольно заурядным, впрочем, как и любой первый секс. Уйдя от нее утром, когда первые посетители стали долбиться в дверь, требуя опохмела, Марк так и не понял, что же все-таки случилось. Может, поэтому захотелось прийти второй, третий, четвертый, пятый раз… Понять, или – нет, чтобы еще раз испытать и зафиксировать, уцепиться за эти ощущения и превратить их в реальность. Но каждый раз что-то ускользало от него, и он не знал, что. Ну да, он спал со многими женщинами, а количество того, что можно делать друг с другом в постели, весьма ограниченно. Никогда ничего не повторялось, хотя этого ему как раз и хотелось. Ему казалось, что решительный и глубокий минет с большой амплитудой, мускулистая спина, конвульсии при оргазме принадлежали другой женщине, похороненной под руинами времени. Ему казалось, что именно Фелиция поможет узнать, кто эта женщина, где она и когда она. А если он узнает все это, то и сможет найти себя, потому что этого он хотел больше всего на свете.

Марк фактически поселился у Фелиции, день он проводил в лагере, занимаясь текущей работой и мелькая перед глазами начальства, докладывал, что есть сведения о диверсантах, проверяем, а вечером уезжал в город. Иногда ужинал с Эрихом в «Сенаторе», Фелиция обижалась – почему не у нее. Марк отвечал – конспирация.

О диверсантах не было слышно.

У Марка даже появились кое-какие планы относительно совместной жизни. Пока он их не озвучивал, хотя намекнул Фелиции, чтобы она готовилась к переменам.

Как-то ночью, гладя его по голове, Фелиция спросила:

– Откуда это?

Ее пальцы были как раз на обширной впадине в районе левого виска.