Василий Шавлюк - Труд и Дом. Воспоминания и размышления

Такими же выходцами из бедных семей были и мои родители.

Отец прожил с мамой Екатериной Викентьевной- (умерла в 1982 году) только около 14 лет, умер в 1934 году. Мама, таким образом, прожила без мужа 48 лет, посвятив их непосильному труду и заботе прежде всего о нас, детях. После смерти отца мама, имея троих детей – мою сестру Олю (13 лет), сестричку Машеньку (не прожившую даже одного года), брата Ивана (11 лет), меня (3 года) применяла, можно сказать, героические усилия для сохранения нас, детей, при себе, не отдавала нас в батраки, на услужение чужим людям, как это ей советовали некоторые родители, да и сами так делали. Даже получив серьёзную травму – перелом руки в локте, будучи ещё и обворованной, – мама каким-то чудом пережила эту беду, выстояла.

Конечно же, мы, дети, все имели трудовые обязанности, никто не оставался без дела. Сестра Оля наравне с мамой уже ходила на заработки (жатву, прополку, уборку и др. Была первая мастерица в прядении, ткачестве и рукоделии). Брат Иван занимался косьбой, молотьбой, наравне со взрослыми мужчинами работал на лесозаготовках, дома выполнял всю отцовскую работу, заготавливал дрова, торф, шил себе и мне нижнее самотканое бельё, верхнюю одежду, изготавливал и ремонтировал лапти, стриг меня обычными ножницами, водил в баню и т. д. В зимнее, более свободное время, столярничал, освоил даже профессию бондаря – изготавливал деревянные бочонки, кадки, вёдра, тазы и др. Даже сделал мне по всем правилам хорошие лыжи. Своё мастерство и основные инструменты он получил от отца, который мог выполнять любую крестьянскую работу.

Глядя на работу брата, я тоже с малых лет постигал многое и это потом в жизни очень пригодилось, особенно когда приходилось строить дачи (я за свою жизнь их построил три – одну около Минска -в Баровлянах и две уже в Подмосковье: в Сергиев-Посаде и в Родниках). Ещё будучи в начальной школе, я освоил и успешно выполнял такие, казалось-бы, малозначащие работы во время выпаса коровы, как изготовление лозовых кошёлок, корзинок, берёзовых веников, сосновых метёлок для горизонтального сметывания, плетение пеньковых лаптей и верёвок, изготовление из резиновых отходов так называемых чуней (типа галош) маме и сестре для постоянной носки при домашней работе. Какие у меня были инструменты? Основной инструмент – это небольшой перочинный нож, который я случайно где-то нашёл, ржавый, с узким (от износа) лезвием, но надолго сохранившим остроту. Трудно поверить, но я из обычного липового куска дерева смастерил себе по всем правилам школьный пенал (образец я изучил у сына нашей школьной учительницы Юрасика). Всё изделие получилось точно как фабричный образец, со всеми отделениями, перегородкой, круглым местом для ластика, задвижной крышкой и т. д. Изготовленным пеналом я очень гордился и им дорожил. Ведь купить такие вещи в те времена было невозможно. Другими инструментами (топор, пила, рубанок, напильник и т.д.) пользоваться мне не разрешалось, брат считал, что я могу их испортить, затупить и др., да я и не настаивал, зная, что брат очень бережно относится к инструменту и его бережёт. Мне хватало одного моего ножа, хотя и носил частые порезы на руках. Молотком служила половина подковы, наковальней и точилом – плоский булыжник или подкладка под рельс. Игрушки делал сам, всякие, ветрячки, трещотки, пропеллерные летающие игрушки, акробаты, качалки, рогатки, игрушечные деревянные винтовки, пистолеты, сабли, мечи, пики и т. д. Интересную игрушку из подручного материала (бумаги из цементного мешка) нас научил делать дядя Прокоп – это воздушный змей, его при хорошем ветре можно было поднимать даже на большую высоту.

У моего отца, кроме брата Филиппа, были ещё две сестры —Серафима и Марфа. Во время русско-германской войны они где-то служили в русской армии и когда Россия по Брестскому миру оставила в 1920 году Западную Белоруссию (тогда это были Брестская, Гродненская и часть Минской области) под владение Польши, наши тёти Серафима и Марфа оказались в России, то есть за границей. Связь была потеряна вплоть до 40-х годов. А с тётей Серафимой связь так и не была установлена. А вот о тёте Марфе сказать что-то можно. После войны Марфа Васильевна оказалась в большом селе Кресты Велижского района Псковской области, вышла замуж за местного жителя еврея Лесохина Лейбу. Он был жестянщиком, чинил нехитрую крестьянскую посуду и технику, имел половину дома на высоком берегу реки Западная Двина в её верхнем течении, родил сына Володю и вскоре умер, там же и похоронен. Тётя осталась одна и уже была на пенсии. Потом она очень затосковала по своей родине, продала свою усадьбу, переехала в нашу деревню Старинки, купила даже небольшой домик. Но жизнь не сложилась и она переехала в г. Ригу к сыну Володе, где он работал и жил. Вскоре тётя Марфа умерла, а у сына жизнь тоже не сложилась и он уехал в Израиль, связь с ним не сохранилась.

У моей мамы тоже было две сестры – Елена и Анна, имели свои семьи, прожили всю жизнь по месту жительства. Но один из сыновей тёти Елены Василий Иванович был очень мастеровой и одарённый. Достаточно сказать, что он своими руками сделал прекрасную гармонь-трёхрядку, которую даже не отличишь от фабричного изготовления, и, чтобы её сберечь во время Отечественной войны, дал эту гармонь на сохранность моей маме и она её сохранила при всех имеющихся трудностях. Потом Василий Иванович оказался в Куйбышевской области и, по имеющимся данным, прожил жизнь при большом людском уважении, поскольку многим помогал и был хорошим мастером по всем вопросам. Все жители тянулись к нему каждый со своей нуждой и он всем помогал. Второй сын тёти Елены Михаил был умственно не совсем здоров и во время войны умер.

У тёти Анны был сын Федя 1934 года рождения. В детстве мы с ним часто общались, дружили. Взрослым он долгое время работал на железной дороге, станция Радошковичи, там же с женой Анной Михайловной и проживали, имели двух сыновей. Умер Фёдор Степанович летом 2016 года.

Надо отметить и двух маминых братьев – Павла и Михаила. Дядя Павел весь свой век занимался нелегким крестьянским трудом, а вот дядя Миша был всё время в поисках лучшей доли. Ходили слухи, что он был связан с польским освободительным движением до 1939 года, затем, уже во время немецкой оккупации – с партизанами. Эти слухи впоследствии полностью подтвердились. Я в это время (1943—1944 гг.), будучи ещё подростком и находясь на пастбище у железной дороги Гродно-Минск и в других местах, фиксировал, запоминал и передавал дяде Мише или его жене Марии для белорусских партизан сведения о движении по железной дороге на восток воинских эшелонов с армейскими частями и военной техникой, хотя они и были замаскированы брезентом, но не тщательно и можно было отличить, например, танки от пушек. Надо было также и фиксировать эшелоны, идущие в обратном направлении на запад, в сторону Лиды и Гродно, санитарных поездов и отдельных вагонов, везущих в основном раненых или что-то в ящиках, больших и малых. Передача сведений велась только устно и тоже как-то маскировалась, например, сколько коров выходило сегодня на пастбище, сколько родилось цыплят и т. д. Но и это всё держалось в строгой тайне, учитывая большую опасность не только для себя, но и для всей семьи. Даже страшно сказать, что и чем грозило за связь с партизанами! Уже после войны и после смерти дяди Михаила его жена тётя Маша предлагала мне помощь – получить какой-либо документ, подтверждающий моё участие в этой работе, она хорошо знала т. Притыцкого (ставшего потом, после руководства крупным партизанским соединением -секретарём ЦК) и некоторых других бывших партизанских руководителей, занявших высокие посты в республике, но я отказался. Может и зря. Ведь в то время по законодательству Белоруссии получить из сельсовета соответствующую справку было не сложно – достаточно было написать заявление и нужные пояснения, подтверждённые двумя или более местными жителями. А таких свидетелей у меня было достаточно и каждый из них охотно бы это подтвердил и подписал. Но я по молодости, в отличие от некогорых, заниматься этим не стал, не считая это чем-то особенным. Хотя за любую связь с партизанами грозил расстрел на мессте.