Константин Петришин - Битва за ясли господни

Князь Меньшиков оживился.

– Карл Васильевич, это в корне меняет положение дел! – сказал он. – Почему же вы сразу мне об этом не сказали?

Нессельроде лукаво улыбнулся и поправил двумя пальцами свое безупречное жабо.

– Должен же я был чем-нибудь вас порадовать под конец беседы. Однако хочу вас предупредить сразу. Вы особенно не надейтесь на этот документ. Азиаты – народ хитрый и лукавый. Ко всему прочему в Париже снова появилась брошюра местного священника. Если не изменяет мне память… По-моему Боре, – вспомнил Нессельроде после минутного раздумья. – Брошюра откровенно враждебная к нам. Одним словом этот Боре призывает светские и духовные власти Франции идти с мечом и крестом за права латинской церкви владеть палестинскими святынями. Надо полагать, Наполеон этим воспользуется. Я боюсь одного. Если нас не поддержит Европа, она поддержит Наполеона.

– Даже Австрия и Пруссия? – с некоторым удивлением спросил князь Меньшиков.

– Насчет Австрии и Пруссии не знаю. Хотя надежды и на них мало…

– А как же наша императрица Александра Федоровна?..

Граф Нессельроде удрученно вздохнул.

– Да… да… да… Фредерика-Луиза-Шарлота-Вильгельмина, дочь прусского короля Фридриха Вильгельма. Это вы хотели сказать?

– Совершенно верно, – подтвердил князь Меньшиков. – Я полагаю семейные и кровные узы должны что-то значить.

Граф Нессельроде как-то странно хмыкнул и снова погрузился в кресло. Бесшумно побарабанил пальцами по кожаному валику и только после этого ответил:

– Дорогой мой, князь Александр Сергеевич, я бы тоже так хотел думать. Однако наш государь отдавал предпочтение в делах своих больше Австрии, нежели Пруссии. Единственное на что мы с вами можем надеяться – это на сочувствие православных, живущих в землях, где наш государь-император, не жалея средств, строил и содержал церкви и монастыри, исполняя свой долг будучи царем единственной в мире державы, на протяжении веков исповедующей православие и учение греко-русской церкви. И если они, связанные с нами узами единоверия, будут это помнить, посягать на Россию – значит посягать на все эти народы. Тогда можно надеяться на то, что наши с вами бескорыстные и праведные труды принесут пользу Отечеству и удовлетворение государю.

Последние слова граф Нессельроде произнес почему-то с оттенком неподдельной грусти и князь Меньшиков вдруг понял: Нессельроде знает больше, чем сказал ему. Да и сам князь Меньшиков понимал: на долю государя выпадало испытание более тяжкое, нежели то, которое он испытал на себе в конце 1825 года.

…В ту осень император Александр уехал с императрицей Марией Федоровной в Таганрог по настоятельному совету врачей. С царицей творилось что-то неладное. Она то задыхалась, то жаловалась на боли в груди. В семье Александра поселилось мрачное настроение. Все переживали за Марию Федоровну. И вдруг из Таганрога пришла печальная весть: тяжело заболел государь. С каждым днем состояние здоровья Александра становилось все хуже и хуже.

…27 ноября в церкви Зимнего дворца шел молебен во здравие государя. Молебен подходил уже к концу, когда к великому князю Николаю Павловичу подошел расстроенный камердинер и что-то тихо ему сказал.

Николай Павлович побледнел и растерянно оглянулся по сторонам.

Князь Меньшиков находился недалеко от Николая Павловича и увидел его глаза полные ужаса и страха.

Состояние великого князя заметили и другие. Священник остановил молебен. В церкви наступила гробовая, холодящая душу, тишина. Все взоры были обращены в сторону Никола Павловича.

– …Государь Александр Павлович скончался, – почти по слогам с трудом объявил Николай Павлович и добавил: – Мне только что передали…

По церкви прокатился глухой вздох. В нем сплелись и ужас, и горечь, и отчаяние. Это князь Меньшиков скорее почувствовал, чем услышал.

Затем кто-то заплакал навзрыд и вдруг плачущий вопль огласил всю церковь. Он потряс князя Меньшикова больше, чем известие о кончине государя.

Меньшиков помнил, как он снова перевел свой взгляд на Николая Павловича. Тот подозвал священника и приказал ему тот час принести крест и присяжный лист…

Когда священник выполнил волю великого князя, Николай Павлович, глотая слезы и задыхаясь от охватившего его волнения, стал торопливо приносить присягу Константину, своему брату, который в это время жил в Варшаве и имел право на престолонаследие, но еще в 1822 году отказался от наследия в пользу Николая. Акт отречения Константина и манифест Александра I хранились тайно в Сенате и в Успенском соборе в Москве.

Знал ли об этом сам Николай Павлович? Видимо знал. Почему же тогда он так торопился принести присягу Константину?

Князь Меньшиков был уверен, что Николай Павлович в тот час переживал какое-то никому кроме него неизвестное смятение, которое он должен был преодолеть, испытав и себя, и тех, кто намеревался стать ему ближайшим окружением.

…С графом Нессельроде князь Меньшиков попрощался по-дружески.

– Не забудьте, князь, перед отъездом встретиться с графом Титовым, – напомнил Нессельроде. – Я полагаю, кроме содержания письма султану, он расскажет и еще кое-что интересующее вас. С этого дня, Александр Сергеевич, волею господа-бога и его императорского величества, мы с вами в одной упряжке… – добавил он, а про себя подумал: «Ну, умная голова – разбирай божьи дела…»

4

На время пребывания князя Меньшикова в Петербурге государь приказал поселить его в Аничковом дворце, где князю были отведены две комнаты, которые ранее служили императору Павлу для покоев.

Сюда же тайным курьером от графа Титова привезли множество документов, свидетельствующих о делах министерства иностранных дел по защите святых мест за последние два года.

На встрече с графом Титовым, которая состоялась через два дня после посещения князем Меньшиковым канцлера Нессельроде, тот сообщил, что решение султана о передаче ключей от Вифлеемского храма католикам уже состоялось. И теперь переговоры в Константинополе еще более осложнятся. Титов так же напомнил, что этим решением нарушено закрепленное ранее договорами право русского монарха на покровительство православия на всей территории султаната.

На вопрос князя Меньшикова: «Готово ли письмо императора турецкому султану?» Титов ответил, что письмо он еще не получил, а торопить государя он не может.

В первый же день своего «заточения» в Аничковом дворце, а оно, по мнению князя Меньшикова, и было таковым: у входных дверей его комнат круглосуточно стоял караул из гвардейцев по причине нахождения у него секретных государственных бумаг. Из привезенных документов князь Меньшиков, в первую очередь, просмотрел всю переписку с посольством в Константинополе, а так же бумаги, направленные султану, главному визирю и министру иностранных дел Турции по спорному делу.