Роман Рассветов - Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая

Светлана остановилась у порога и замерла, впилась глазами в Марию. Владислав затворил за собою дверь и прислонился к стене. Лицо его было каким-то землисто-бледным. Мария тревожно посмотрела на гостью, перевела вопросительный взгляд на Владислава. Он молча опустил голову.

– Здравствуйте! – Тихо сказала Светлана, не сводя глаз с Марии.

– Здравствуйте! – Ответила Мария. Громко заплакал под платком ребёнок.

– Развяжите платок! – Скомандовала Мария. – Он у вас задохнётся так! – Светлана торопливо развязала платок. Ребёнок зажмурился на свет лампы и, почему-то, затих сразу.

– Раздевайтесь, проходите к столу. Вы, наверно, заблудились? – Спросила Мария.

– Нет, почему же, я к Владиславу приехала, – вымученно улыбнулась Светлана. – Он – мой муж.

– Что? – Вырвалось у Марии и она резко побледнела, посмотрела на Владислава, не в силах поверить услышанному. Владислав ещё ниже склонил голову. Мать молча смотрела на них, стоя у печки, потом, не выдержала, как-то судорожно засмеялась:

– Говорила я тебе, дура! – по-латгальски сказала она Марии, – Чуяло моё сердце… Эх, ты, уши развесила, растаяла сразу, как только его увидела… А он – и преподнёс тебе подарочек! – Мария опустилась на лавку, горло будто сдавили чьи-то пальцы, нечем стало дышать. Светлана непонимающе смотрела на них, потом повернулась к Владиславу: – Что это значит?

– Могла бы и догадаться! – Буркнул Владислав и, тут же, зло спросил:

– Какого чёрта ты сюда припёрлась?

– Что? Володя, – жалобно пробормотала Светлана.

– Ну что ты дурочку-то из себя корчишь? Женат я, не видишь, что ли? – Злобно процедил Владислав.

– Боже мой! – Только и смогла она сказать, теряя сознание. Владислав увидел, что она падает и подхватил её поникшее тело. Пронзительно закричал перепуганный ребёнок. Тут же отозвались и мальчики.

– Тише вы! – Прикрикнула на них пришедшая в себя Мария, подскочила к Светлане, взяла ребёнка, положила на кровать, стала расстёгивать пальто Светлане, развязала платок на ней.

– Принеси воды! Быстро! – Коротко бросила она Владиславу и стала легонько хлопать ей по щекам, потом смочила лицо водой. Вскоре Светлана пришла в себя, взяла на руки плачущую дочь и принялась её укачивать. Через некоторое время та успокоилась.

– Володя… Как ты мог! – С болью вырвались у Светланы слова. Она машинально продолжала укачивать девочку, а сама не спускала с него глаз. Тоска, боль, непонимание, стояли в них.

– Господи… маму с папой похоронила… Погибли они в Ашхабаде… Я к подруге ездила… Лучше и я бы погибла вместе с ними… – Роняла она слова, тяжёлые, как булыжники, падавшие на голову Владиславу. – И второго под сердцем ношу, понимаешь? – Владислав вздрогнул, посмотрел на неё, протестующе замотал головой и застонал, сжимая руками голову.

– Что мне оставалось? – Продолжала, медленно и тихо, Светлана.– Поехала в Ленинград… Ты же говорил, что к маме в гости съездишь… Почему она мне не сказала, что ты женат? Почему? Володя? – Падали слова, тихие и опустошённые. Он молчал.

– Не беспокойтесь, я сейчас уйду, – повернулась она к Марии, потом, вдруг, вспомнив, что ей даже ребёнка покормить нечем, заплакала: – Милочка, вот только, ничего пол-дня не ела…

– Никуда вы не пойдёте! – Тоном, не терпящим возражений, сказала Мария. – Видите, что на улице творится? Если вам самой жизнь не дорога, подумайте, хоть, о ребёнке! Я вас не отпущу, не возьму грех на душу.

Мария накормила всех ужином, уложила сыновей с собой на кровать, постелила Светлане с ребёнком на печке, когда та стала возражать, прикрикнула на неё: – Перестаньте! Вы промёрзли в дороге, особенно ребёнок, хотите, чтобы он заболел? Полезайте на печь, всё! – За весь вечер она ни разу не взглянула на Владислава, как будто его и не было в доме. И только, когда всё стихло, Владислав, ворочавшийся на полу, тоже, вроде бы, уснул, а, может, притворялся, Мария дала волю слезам, зажав рот подушкой…

Утром Владислав тихонько, как воришка, выскользнул из дома и отправился на работу, предоставив женщинам самим разбираться в ситуации. Мать тоже не могла оставаться дома и ушла к старой Стывринихе, решив лучше там отвести душу. Мария месила тесто для хлеба и думала о себе, о Светлане… Странно то, что она не испытывала к ней враждебности, не видела в ней соперницу, а, скорее, товарища по несчастью, такую же, обманутую, как сама, женщину…

«Господи, сколько ей пришлось пережить!» – Жалостливо думала она. Представила себя на её месте… Вот она возвращается домой, а дома уже нет, погибли родители… Она стоит у братской могилы с ребёнком на руках, а там, в земле, со многими другими вместе, лежат изуродованные тела её родителей… От жалости у неё выступили на глазах слёзы, а мысли текли всё дальше: она ехала в Ленинград… Такой дальний путь… Приехала, узнала что Владислав в Латвии… Путь до Скайсты… Потом на санях сюда, в такую погоду… – Бедняжка, – вздохнула Мария и услышала, как простонала, забормотала что-то во сне Светлана…

«Эх, Владислав, какая же ты сволочь! Убить тебя мало, подлый ты человек… Боже мой, какой мерзавец!» – Задохнулась Мария от обиды и боли, подумала о своих сыновьях, посапывающих себе на кровати, и заплакала, продолжая месить тесто. Слёзы капали прямо в тазик, но она этого не замечала, погружённая в свои мысли. «Пора мне уже и „заболеть“, срок-то, уже прошёл… А, вдруг, забеременела? Ох, ты, Господи, только не это! Не хочу! Не хочу! Слышишь, Господи?» – Чуть не закричала она.

«Владислав! Кобель проклятый! Сволочь! Скотина!» – Мысленно ругалась она. Не выдержав, заплакала громко, в голос, села на лавку, уронила голову на перемазанные в тесте руки…

Мара после той страшной ночи неделю прожила у Ванагов. С неё не спускали глаз. Арнольд, после того, как командир «ястребков» побывал у них в доме, осмотрел всё, оформил необходимые бумаги, а Дубра их подписал, трупы «лесных братьев» увезли, вынес во двор, свалил в кучу и спалил кровати, на которых спали бандиты перед своей смертью, потом привёз из Дагды священника, который освятил их дом, долго молился об изгнании с помощью Господа нечистой силы.

Затем Дубра сколотил две широкие скамейки, Франя сшила новые чехлы для матрацов, а Арнольд набил их свежим сеном, застелили новые простыни, положили другие подушки и одеяла, только после этого привели в дом Мару. Она безвылазно сидела дома, не произнося ни слова. Родители стали бояться, не ослабела ли их дочь умом. Когда Франя ей что-либо говорила, Мара тупо смотрела на неё пустыми, без всякой мысли, глазами и молча отворачивалась от матери. На её светлых, с желтизной, волосах отчётливо проступили у висков седые пряди…

Так прошёл месяц. Постепенно она оттаивала, изредка перебрасывалась с родителями несколькими словами, но ещё ни разу они не видели на её лице улыбку. Голову председателя густо припудрило сединой, он сильно постарел, глубокие морщины избороздили его лицо. Колхозники беспрекословно выполняли все его распоряжения, он часто ловил на себе их сочувственные взгляды, и ни разу не заметил усмешки на их лицах или злой сплетни в свой адрес.