Роман Рассветов - Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая

«Мама, милая моя мама, – тепло подумала Мария, – что бы я без тебя делала?» Она вошла в избу, расстегнула пуговицы полушубка, устало размотала платок.

– Фу, жарко! – Сказала Мария. – Доброе утро, мама!

– Доброе утро, – буркнула мать с сердитым лицом, переворачивая блины на сковороде. Мария прошла в комнату. Светлана, уже одетая и причёсанная, сидела у стола и напряжённо смотрела на неё.

– Доброе утро, – тихо сказала Мария, подходя к ней. – Вот деньги, возьмите.

– Спасибо большое, Мария, – виновато улыбнулась Светлана и покраснела до слёз. – Я верну их вам, как только смогу…

– Ладно… чего там… – Сказала Мария.

– Теперь я могу уехать, – облегчённо сказала Светлана, смотревшая на Марию влажными глазами. «Какая красивая! – С лёгкой завистью подумала Мария, – не диво, что влюбился!» Она прошла в соседнюю комнату. Владислав всё ещё спал на полу, не в силах проснуться после предыдущей бессонной ночи и трудной работы.

– Владислав, вставай! – Растолкала его Мария. – Я достала деньги. Тебе надо пойти к председателю, попросить коня. Светлана хочет уехать.

– Да, я сейчас. – Владислав сел на полу, помотал головой, приходя в себя. Дети безмятежно спали. Мария поправила одеяло, накрыла их потеплее и замерла, всматриваясь в их лица. «Неужели уедет? – Опять с болью подумала она. – А если и не уедет… Что это за жизнь будет? Вряд ли я ему это смогу простить»…

Скрипел под полозьями снег, равномерно покачивался круп лошади, слепили глаза снежинки, щипало морозом щёки. Уже несколько часов Владислав вёз напряжённо молчавшую Светлану, согнувшуюся над укутанной в одеяло дочерью, искоса поглядывал на неё, подбирал слова оправдания и не мог их подобрать…

– Света, – робко заговорил он и закашлялся, – сможешь ты меня простить? Светлана молчала, враждебно отворачивалась от него.

– Света… Я понимаю, что подлец, что нет мне оправдания, но… тогда… там… в Ашхабаде, когда я впервые увидел тебя… после стольких лет разлуки… Я – ослеп… Ты стала такой… красивой… Я, ведь, до войны, знал тебя ещё девочкой… А тут – взрослая девушка… Такая красавица… И когда я увидел, как ты обрадовалась мне, какие у тебя стали счастливые глаза, когда ты сказала, что ждала меня все эти годы… Я не смог! – Вырвалось у него с глубокой болью: – Понимаешь? Не смог! Признаться тебе… что женат! Потом я ненавидел себя за это… За трусость! А признаться – не смог! Прости! Ради Бога! – Выкрикнул он.

– Не надо! Не хочу слушать!.. Ни к чему это всё… теперь… Я тебя презираю… Ты и от меня сбежал, как последний трус! Сказал, что к маме в гости съездишь… И не вернулся!

– Да, я испугался, у меня получилась большая растрата на работе… Я сам не знаю, как она получилась… Может, подстроил кто… Я думал – посадят… И, вот…

– Удрал… Смылся! – С презрением закончила за него Светлана. – Пожалуйста, не надо больше, не хочу… не хочу! Замолчи!

К железнодорожной станции они подъехали, когда уже стемнело. Владислав подержал Милочку на руках, пока Светлана купила билет, поцеловал девочку на прощание, прошептав ей: – Прости меня, доченька! И ты меня прости, Света, если сможешь! – Пробормотал он, жалобно поглядев ей в глаза. Светлана молча поднялась по ступенькам в вагон, протестующе мотнула головой, дрогнули губы, она резко отвернулась и скрылась в глубине вагона. Владислав завалился в сани, вжикнул лошадь вожжой по спине…

На чёрном небе тускло мерцали звёзды, усиливался мороз, тянула позёмка, скрипели полозья саней, этот скрип давил на уши. На душе было мерзко до невозможности, хотелось поднять глаза к небу и завыть волком… Хотелось умереть… Вот сейчас, немедленно… «Нет, мой милый, – подумал он, – завяз в дерьме по самые уши, барахтайся! Ишь, умереть тебе захотелось! А кто грехи замаливать будет?»

…Владислав потерял чувство времени, пришёл в себя только тогда, когда лошадь радостно заржала, почувствовав близкую конюшню. Он выпряг лошадь, завёл её в стойло, бросил ей охапку сена, растолкал заснувшего сторожа и сказал ему: – Лошадь напои, не забудь, понял? Только, когда она остынет, не раньше! – И побрёл домой. На востоке светлело, занималась заря…

…Шли дни… Всё это время Владислав и Мария почти не разговаривали. Так, перебросятся парой слов по-необходимости, и всё. Теперь Мария уже точно знала, что беременна… Она, почти каждую ночь, плакала, вжимаясь ртом в подушку, чтобы никто не слышал. Но утром опухшие, красные глаза выдавали её. Мать сурово поджимала губы, с ненавистью посматривала на Владислава, но тоже молчала.

Иногда Владислав зверски напивался у Августа, приходил домой, еле держась на ногах. Один раз Мальвина не выдержала и закричала: – Что же ты делаешь, изверг? Совсем совесть потерял? Креста на тебе нет? Как тебя, такого урода, мать могла родить? А? – Владислав полоснул её таким звериным взглядом и таким тоном процедил сквозь зубы: – Ззззаммоллчь! Ууббью! – Что у матери от страха замерло сердце и она больше не вмешивалась.

Мария, временно, пока сможет, устроилась работать дояркой на ферму. Вставала в четыре утра, шла на ферму, разбрасывала корма и подстилку, доила коров, приходила домой, кормила детей, домашний скот и птицу, готовила обед, ложилась на пару часов отдохнуть…

– Дочка! Ты с ума сошла! Надорвёшься же! – Кричала мать.

– Нет, мама, мне так легче, отвечала Мария, – а иначе я от слёз ослепну, понимаешь…

В первый месяц осени, 14 сентября 1949 года, Мария родила девочку. Светленькие, пушистенькие волосики, пуговкой носик, маленький пухлый ротик, голубые глаза, тоненькая, слабенькая, очень плаксивая…

«Слава Богу, что вообще выжила, – подумала Мария. – Сколько слёз я пролила, пока её выносила»… К этому времени Мария немного успокоилась, смирилась со своей участью. «Что ж поделаешь, – думала она, – не я первая, не я и последняя, кого обманывают мужья… Теперь у меня трое детей, одна я их не подниму, образование у меня – четыре класса. Хорошую работу я никогда не получу, даже в городе, только физический труд… Надо смириться и терпеть, по крайней мере, пока дети не вырастут, а там видно будет…»

Мать тоже, видимо, смирилась. Она помалкивала, делала свою работу, изредка поглядывала злыми глазами в спину Владиславу. Дочурку назвали Алефтиной, в честь бабушки, матери Владислава.

– Она очень похожа на мою маму, – сказал Владислав, когда зашёл разговор о выборе имени ребёнку. – Сыновьям имена вы выбрали без меня, разрешите, теперь мне, выбрать имя дочери, хорошо? Пусть она будет Алефтина, так зовут мою маму.

– Хорошо, я согласна, – сказала Мария. – Дома будем звать её – Алла, да?

– Пусть будет так, я не против, – ответил он.

Владислав и ещё четыре мужика копали траншеи под фундамент будущего свинарника. Стоял прохладный осенний день, подходил к концу сентябрь.