Борис Сафин - Рязанский сказ. От Мурома до Рязани

Березки задрожали от хохота. «Так яму и надо, охальнику».

– А, где жа он, Яфим то? – зря глядели парни по сторонам. Нет Яфима.

– Как энто Яфим за тобою не поглядает? – шепотом спросил Иван, наклонясь над Катенькой.

– Вчора, со своими дружками, приходил у дом. Чудной весь от пива. Силой ташил на лошади в лес покатати. Тятенька не дал. Яфим тятеньку больно толкал. Маменька людей позвала, оня яво, с дружками, за сяло погнали, – также тихо рассказала Катенька, – Наверное, дома сидить, отходить.

– Ну и пустя сидить, – у Ивана стало легко на душе: «Нагляжуся на Катеньку, никто не помешаеть».

Светлая полоска над лесом темнеет, огонь от костра светлеет, освещая лица загадочным светом. Детям пора домой бежать, родителей не гневить, портки от крапивы беречь. С нетерпением смотрят парни и девушки им вслед: «Бягите уж!». А сами уже «Зырк» по сторонам: «Где ж та, которую к сердцу прижму, сладко поцелую?». Да не просто это! На то и «Целовки», чтобы без обману.

– Хто будеть «Целовки» водить? Стяпан, зачинай!

– Что Стяпан? Опять Стяпан! Мой уговор: через три «Целовки» другой пусть водить.

Молодежь быстро организовала два круга. Один внутри, из девушек, другой снаружи, из парней. Девушек на одну больше, чем парней. Такой уговор, чтобы веселей. И пошли крутиться хороводы! Парни в одну сторону, девки в другую:

Степан поднимает руку вверх и кричит: «Беряги!». Хороводы замирают. Кто оказался напротив, с криком «Сберягу!», бросаются друг к другу и крепко обнимаются. Только одна девушка остается без пары и, с завистью, наблюдает за счастливыми подружками. После робкого поцелуя девки возвращаются в круг, и хороводы продолжают свой, полный надежды, танец:

– Беряги! Девки, беряги! – и Катенька оказывается в крепких объятиях Ивана.

Иван вспомнил удивленные глаза Катерины с заснеженными ресницами, когда она, на Рождество, неожиданно скатилась на него с горки. Теперь они были другие! Теплые, ласковые! И не скрывал больше шушун упругость крепкой девичьей груди. Горячий поцелуй влажных губ увлёк Ивана в круговорот, поднимающихся в звездное небо, кружащих от костра искр. Запах лесных трав укутал неведомыми ароматами, дразня просыпающееся молодое тело. Нет никого вокруг! Ни веселого визга девчат, ни треска разгорающегося костра. Только они вдвоём – Иван и Катенька.

– Давай убегём, – Иван боялся выпустить из рук вздрагивающее, как у пугливой голубицы, тело.

– Увидять, – Катенька ещё крепче прижалась к Ивану.

– Да, бягите, чаво уж, – Лизавета хитро улыбалась, – Я стану заместо Кати. А ты Степан, чаво стоишь? Заменяй Ивана, ты жа ужо не вадишь. И не шалите тама. Я твоей маменьки, чаво скажу?

– Не бойси. Я яе лешему не отдам. Папоротник паглядим, можа цвятёть ужо.

Пока хороводы возвращались на место, Ивана и Катеньки след простыл. До лесу сто шагов по лугу. Даже запыхаться не успели и уже, вот он, скрипит, качается в разные стороны черными стволами, пугает болотными звуками.

– Тямно! Как твой папоротник увидим то? – Иван пожалел, что не взял из костра головёшку.

– На, дяржи, – Катенька развязала небольшой узелок и достала оттуда свечку и пирожок, – То бабушка моя упросила взяти. Смотри, вона папоротник выглядаеть. Зажигай!

– А зачем тебе, Катенька цвяток? Ты сама, как цвяток! Нет краше на всём свете!

– Бабушка сказала, ежели я сорву и принясу цвяток, то стану понимать язык всяких птиц и зверей, даже смогу говорить с коровой и лошадкой. Вота! А еще смогу клад увидеть под землей, с разными сокровищами.

– Ну, ежеля бабушка сказала, значит, будема ждати. Давай, сядем на пянек.

– Погодь. У табе ножик есть?

– Обижаешь. Ванька Мусат, да без ножа! – Иван приподнял рубаху и вытащил из кожаного чехла небольшой нож, – Зачем таби нож, цвяток так сорвём.

– Чудной! – Катенька очертила ножом круг вокруг пенька, – Таперя нечистая сила не пройдеть сквозь круг, а русалка не утащить табя на болото. Ежели, кто звать будеть, не откликайся и не оборачивайся.

– А говорить то можна? – Иван спрятал нож под рубаху и сел к Катеньке на пенёк.

– Не можна, а нужна. Чтобы болотная нечисть не подходила и цвяток не утащила.

– Тогда я спрошу, – Иван прижал к себе озябшую от лесного, влажного воздуха девушку, – Вота скажи, почему ты сёдня без поневы? Яфим чаво скажеть?

– Бабушка сказала, что на Ивана Купалу паневу носить – нечистого дразнить. Давеча папенька Яфиму сказал, што есля он до свадьбы будет силой приставать, то свадьбы не будить. А ты почаму Ванечка спросил?

– Потому, что страдаю я по таби. И Яфима я не боюся. И табя яму не отдам!

– Не отдавай Ванечка! – Катенька еще крепче прижалась к Ивану, – За тобою хочь на самый край убягу. Маменька ругает Яфима, а папенька малчит. Гуворит, что люди осудять, ежеля, что не так пойдеть.

– Свадьбу уже порешали, когда играть будуть?

– Отец Яфима говорить, что на Покрова нужно, а мой папенька говорит: «Паглядим, мы ящо не готовы». Не люб мне Яфим! Жаланный ты мне, Ванечка! Придумай чаво нибудь.

– Ты только не переживай, я обязательно придумаю чаво нибудь, – нежный девичий поцелуй остановил слова Ивана.

– Иван! Катерина! Где вы спрятались? – за спиной раздались голоса Лизаветы и Степана.

– Не отвечай! То леший нас окликает, – Катенька сдвинула свой венок в сторону Ивана, будто защищая его от непрошенного, лесного гостя, – Сейчас цвяток будет зацветать. Глянь, светлячки запрыгали.

– Вот, они, где запряталися, – из темноты выпрыгнули Степка с Лизой, размахивая суковатыми палками, – Катерина! Ты жа хотела через костер прыгать. Скори робята купайлу в костре будут жечь. Айда быстрей. Полночь ужо позади осталася.

– Вот те на! – Иван посмотрел на блекнущие звёзды, – А мы, тута цвяток папоротника выглядаем. Опять леший вперед нас пробралси. Пойдем Катенька, на следующий раз обязательно дождемси.