Ольга Клюкина - Весенняя песня Сапфо

На самом деле он еще не решил, не отправиться ли ему к Этне заранее, чтобы вблизи пылающего кратера дожидаться своего последнего часа, или пока все же еще немного побродить по свету? Ответ на этот вопрос он как раз и надеется получить у знаменитого мудреца Бебелиха, обосновавшегося на Фасосе.

Поэтому все присутствующие за столом высказали бурную радость по поводу того, что сейчас Эпифокл направляется на остров Фасос, а вовсе не на Сицилию, в северо-восточной части которой как раз расположен постоянно кипящий вулкан Этна. Это был прекрасный повод лишний раз поднять за здоровье знаменитого философа кубки с вином.

Но, вспомнив про Сицилию, Сапфо словно увидела перед глазами начертанное светящимися буквами женское имя – Анактория… Оно прокатилось в памяти длинной, плавной волной, унося в далекое прошлое.

Анактория – это имя само по себе звучало как законченное стихотворение.

Можно было менять ударение и произносить это имя на разные лады, но оно все равно казалось Сапфо похожим на морскую волну. И всякий раз эта волна мысленно прибивала Сапфо к берегам Сицилии. Да и на вкус эта волна была такой же соленой, как слезы на щеках Сапфо в то далекое время, когда волей судьбы ее забросило на далекий благословенный остров.

О нет! Ей тогда не пришлось бросаться в кипящую лаву Этны или в морскую пучину, чтобы родиться заново, – это произошло само собой. И как раз на сицилийской земле, рождающей вулканы и прочие чудеса.

Может быть, к «перековке» ее судьбы действительно приложил руку хромой Гефест – угрюмый супруг прекрасной Афродиты? Или кто-нибудь из других богов?

Сапфо даже показалось, что и теперь она в комнате вовсе не одна. Возможно, это была тень Анактории – женщины, которая изменила до неузнаваемости ее жизнь. Или же это была сама богиня памяти Мнемосина, как правило приходившая к Сапфо именно в облике Анактории.

Сапфо крепко зажмурилась, но так и не смогла отчетливо увидеть перед собой лицо Анактории. Какой она была? Красивой? Навряд ли. Молодой? Нет, она была гораздо старше Сапфо – лет на десять, а быть может, и на двадцать. Сапфо никогда не спрашивала о возрасте своей новой сицилийской подруги, а теперь ей тем более незачем было его знать.

Зато у Анактории были седые волосы, которые она не закрашивала, как делали многие женщины, а, наоборот, слегка подцвечивала какой-то особенной голубой краской. Поэтому ее голова всегда напоминала Сапфо снежную, недосягаемую вершину высокой горы.

Глядя на эту вершину, можно было догадаться, что Анактория успела преодолеть немало лет-перевалов, пока добралась до сегодняшнего дня.

Но зато у Анакты было молодое, румяное лицо, на нем не было видно приметных, перепутанных дорожек из морщин – отражения тех невидимых путей, по которым на вершину лет забираются все смертные.

И это казалось Сапфо странным и загадочным – может быть, Анактория к своей удивительной мудрости перелетела на крыльях, по воле богов? Или она на самом деле была еще молода и лишь почему-то очень рано поседела? Но для молодой женщины Анактория была слишком мудрой и рассудительной, хотя иногда все же могла и повеселиться.

Пожалуй, эта неразрешимая загадка облика – «энигма Анактории» – крепче всего засела в памяти Сапфо, вытеснив другие воспоминания.

Ах, Сицилия, которую поэты и моряки еще называют Тринакрией – «треугольной страной»! – из-за ее характерного, гористого, побережья.

Когда-то ей пришлось временно покинуть и Лесбос, и родной город Эрес, чтобы отправиться на Сицилию из-за установления тирании и начавшимися в связи с этим волнениями в стране.

Многим тогда пришлось на какое-то время оставить родные края, и Сапфо тоже оказалась в числе тех, кто на большом корабле поспешно отправлялся в Сиракузы. А как же иначе? Ведь ее муж – отважный Керикл находился в первых рядах среди тех, кто вступил в борьбу с единовластием. И следовательно, его семье, даже если бы Сапфо спряталась в любом потаенном уголке Лесбоса, грозила смертельная опасность, как и родственникам всех противников новой власти.

Сапфо прекрасно понимала необходимость срочного побега из страны, когда ступала на корабль, отплывающий к берегам Сицилии, и даже подробно обсуждала это с родными Керикла, с кем ей пришлось делить тяготы морского путешествия. Но сейчас она думала об этой истории совершенно иначе.

Теперь Сапфо была уверена, что на самом деле отправилась тогда в столицу Сицилии вовсе не из-за политических распрей, в которые ее втянул не в меру воинственный супруг. Она была перенесена в Сиракузы по воле богов исключительно для того, чтобы встретиться с Анакторией.

После Сапфо не раз в шутку называла подругу своей Ананкой – неизбежной судьбой.

Всемогущие боги с их изобретательностью могли бы, конечно, придумать и какой-нибудь другой способ отправить Сапфо в «треугольную страну», но почему-то выбрали именно этот, не самый легкий и прямой.

Зато на том корабле, плывущем к Сицилии, подолгу, безотрывно глядя на убегающие вдаль волны, Сапфо впервые призналась сама себе, что на самом деле она спешит убежать не от гнева тирана, а от собственного мужа. Да-да, от всеми любимого и достойнейшего во всех отношениях человека, неподражаемого Керикла.

Но еще больше – от самой себя.

Во время этого длинного, вынужденного путешествия Сапфо не могла спать, потому что слишком сильно страдала от морской качки – она еще не знала тогда, что носит под сердцем ребенка! – и поэтому почти все время проводила на палубе. Она сидела на одном и том же месте, как застывшая статуя, и провожала глазами проплывающие мимо незнакомые берега, пенные волны, в которых попеременно отражались то солнечные лучи, то звезды, похожие на маленьких рыбок.

Сапфо давно сбилась со счета, сколько дней и ночей прошло за время долгого пути, и ни у кого не спрашивала, скоро ли они прибудут на место.

Она просто глядела на воду и думала о своем. Наверное, она тогда плыла не только в неведомую страну, но еще больше – в глубину собственной души, и потому это плавание представлялось ей бесконечным.

Подставляя щеки морскому ветру и соленым брызгам, Сапфо впервые отчетливо поняла, что больше всего на свете ее душа жаждет покоя и одиночества.

Ради этого она даже согласилась бы сейчас вовсе исчезнуть – например, стать волной или даже тенью волны на борту судна, превратиться в камень, ракушку.

Один раз Сапфо вдруг отчетливо представила себе, как превратилась в большую раковину: вот она покоится под толщей воды, поверхность которой только что пробороздил этот корабль, наполненный шумными людьми. Но судно проходит мимо, и на дне снова наступает полная, глубокая тишина, – и Сапфо почувствовала, что внутри нее начинает тихо, незаметно расти жемчужина…