Ольга Иванова - Нурсолтан

– Я должен сообщить тебе, Кёнсолтан, что собираюсь жениться. Женщина, которую привезёт посольство из Казани, должна ни в чём не знать нужды. Я верю, что очень скоро мы все окажемся в Кырк-Ёре, и тогда весь Крым и его богатства станут принадлежать нашей семье. Но пока этого не случилось, я очень надеюсь на твою помощь, Кёнсолтан.

Солтан говорил, не глядя в глаза своей жене, и она чувствовала, что он испытывает неловкость оттого, что вынужден обратиться к ней с такой просьбой. И в то же время что-то необычное в голосе мужа, когда он говорил о женщине, которую желал назвать четвёртой женой, заставило Кёнсолтан отнестись к этой просьбе с особым вниманием. Она на мгновение задумалась, решая поставленную перед ней задачу. Но в следующую минуту мягко улыбнулась настороженным глазам мужа:

– Мой господин, в конце коридора есть очень большая и удобная комната. В ней никто не живёт, потому что она находится в отдалении от других покоев. Если вы прикажете прислать мастеров, то комнату вполне можно привести в порядок к приезду новой госпожи. А я поищу, чем можно будет обставить и украсить эти покои. Не беспокойтесь, мы справимся!

Солтан улыбнулся, вглядываясь в озарённое особым светом лицо Кёнсолтан:

– Ты очень помогла мне, дорогая.

И Менгли взял в свои ладони руки старшей жены и вдруг прижал их к губам. Кёнсолтан застеснялась, вспомнив, в каком состоянии её руки, но господин, казалось, не замечал этого, покрывая загрубевшие пальцы тихими поцелуями.

– Благодарю тебя, моя жена! Наша дорогая валиде не могла подыскать мне супруги лучше, чем ты. Она никогда не ошибалась, и я рад тому, что у меня есть ты!..

Кёнсолтан уложила заснувшую девочку и поднесла пальцы к свету свечей. Какие ужасные, с потрескавшейся, грубой кожей руки! А он целовал их, и ей это не снилось, как кричала об этом Михипир. Он целовал не её нежные белые ладони, а руки Кёнсолтан, и она знала, за что он благодарил её, и была счастлива осознанием этого.

Беклярибек мангытов Тимер постарел. Его некогда могучее здоровье сразила старческая немощь. Речь стала неспешной, еле слышной. То была речь старика, к словам которого мало прислушиваются горячие джигиты. Тимер-бек передвигался по своему стойбищу, поддерживаемый под руки почтительными сыновьями, теми, кто ожидал от него справедливого раздела улуса. Но слова старика, диктующего свою волю, были неслышны за громоподобными раскатами голоса Шагибека. Старший сын Тимера наложил властную руку на все стада, косяки, на владения постаревшего отца.

– Аллах свидетель, – говорил Тимер-бек, отирая слезившиеся глаза, – если при жизни моей Шагибек взял всё, чем владел я долгие годы, то где же мои младшие сыны? Где их нукеры и степные джигиты, для которых справедливое дело превыше жирного куска, поданного на пиру моим жестоким наследником?

Младшие сыновья, заслышав слова старого отца, вскидывали головы. Многие из них собирались открыто выступить против Шагибека, но наследник был подобен молниеносной кобре. В юртах мурз ещё только рождались заговоры, а Шагибек уже бросал своих нукеров на бунтовщиков. Родная кровь лилась ручьями…

Хусаин отдалился от главного стойбища отца. Жил в юрте табунщика Журмэя, укрываясь в дальнем степном углу обширного улуса отца. Сюда тайком прибывали джигиты, желавшие встать под знамёна борьбы с Шагибеком. Но силы были неравны, и молодой мурза всё чаще задумывался о том, чтобы покинуть улус отца.

Этим вечером задумавшийся Хусаин сидел у костра, разложенного старым табунщиком. Палкой ворошил угли, вспыхивающие красными искрами, подобными глазу змеи. Нукеры тянули долгую, неторопливую, как степная дорога, песню. Кто-то, обхватив обеими руками колена, задумчиво взирал на завораживающую пляску огня. Кто-то занял руки попутным делом: точил кинжал или строгал стрелу. В степи одиноко заржала лошадь. Привязанные у коновязи жеребцы заволновались, отозвались на одинокий призыв. Хусаин настороженно вскинул голову. Джигиты сжали рукояти кинжалов и сабель. Двое привстали, чутко прислушиваясь к сгущавшейся тьме, отошли от костра. Вернулись вскоре, ведя под уздцы каурую лошадку. На ней восседал юноша в лисьем малахае. Один из нукеров вскрикнул радостно:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Яик – Урал.

Кушак – длинный пояс из мягкой ткани.

Казакин – жилет с длинными рукавами.

Кырк-Ёр – в те времена столица Крымского ханства.

Большая Орда – с конца 1430-х годов Золотая Орда перестала существовать. Территория кипчакских степей, оставшаяся от былых владений Золотой Орды, стала именоваться Большой Ордой.

Мангытский юрт – так назывались улусы, кочевавшие в Ногайской степи. Большая часть кочевников относилась к племенам мангытов.

Сарай – столица Золотой Орды, а после 1430 года столица Большой Орды.

Раздоры, начавшиеся между ханом Тимуром и Идегеем, были на руку сыновьям Тохтамыша. В 814 году хиджры (1411–1412) они напали на Орду, разгромили войска Тимура. Хан Тимур бежал и умер в изгнании.

«Тысяча и одна ночь».

Кулмэк – вид рубахи, обычно длинной, просторной, с широкими рукавами, принадлежность как женской, так и мужской одежды.

По шариату девочек можно было выдавать замуж с 11 лет.

Бика – княжна, княгиня.

Тойчи – свадебщики, организаторы свадебных церемоний и тоя (праздника, пира).

Договор этот был заключён ханом Хаджи-Гиреем с турецким адмиралом Демир-Кяхья в районе Керчи в 1454 году.

Кафа – Феодосия.

Северная страна – так обычно называли в мусульманских странах Казанское ханство.

Кыр карысы (мангыт.) – дочь степей.

Карачи – так назывались в Казанском ханстве князья четырёх золотоордынских родов, входящих в состав ханского дивана (правительства).

Так в эпистолярном жанре восточного средневековья называли смерть.