Ирина Павлычева - Меж троном и плахой. Исторический роман

– Мы знаем, матушка! Какое горе-горькое! Как вы себя чувствуете? Как батюшка?

Всегда чуткое дитя, теперь, счастливая предстоящей помолвкой, она стала ещё добрее, предупредительнее и заботливее к окружающим.

– Ах, ангел мой, я даже не чувствую, как я себя чувствую, и, если, как на сердце, то в толк взять не могу, как теперь быть нам, России без императора! Да и понять, вообразить не могу, что его боле нет на сем свете! Царствие ему небесное!

Младшие дети Саша и Саша завсхлипывали. Дарья Михайловна прижала их головенки к себе. «На поверку совсем малыши, что-то с ними будет теперь?» Обнимая их, и закрепив на лице приветливое выражение (княгиня, с ранней молодости находившаяся при дворе и царской чете, умела делать это виртуозно), она слышала приветствия и успокоительные слова Сапеги, но не слушала их, а размышляла о своем, одновременно пристально вглядываясь в графа. Даже сквозь горькие чувства, связанные со смертью царя, целиком заполнявшие её, она недоумевала, почему у неё такое двойственное отношение к нему. Умом она не могла не ценить Петра Сапегу как жениха для Марии, ни разу не замечала она ни одного неверного шага его по отношению к ней или к кому-нибудь из их семьи. Ничего дурного про него не ведала и не подозревала. Однако чисто интуитивно она не принимала молодого графа. Вот и теперь головой она не одобряла замысла мужа отстранить Сапегу, а в глубине души приветствовала. Ситуация позволяла приступить к выполнению просьбы светлейшего легко и придать своим действиям вид не только необидный, но совершенно естественный. Она дослушала нареченного дочери до паузы. Легкой и скорбной улыбкой выразила своё согласие и одновременно остановила и заговорила сама:

– Вы, должно быть, понимаете, граф, что наша близость к императору усугубляет те скорбные чувства, которые испытывают теперь все. Посему я, надеюсь, совершенно уверена, что вас не обидит, что во время траура, по крайней мере, какое-то время, мы не сможем почти никого принимать… Даже вас.

– Разумеется, княгиня, я глубоко понимаю вас, и не может быть и речи ни о каких обидах. Я лишь прошу простить, что не предусмотрел сего сам. Позвольте мне незамедлительно откланяться с уверениями искренней преданности и любви к вашему высоко достойному семейству.

Меншикова, молча, поклонилась в ответ, дети последовали ее примеру.

«Вот и чудно, – радовался молодой граф Сапега, развалившись в санях и направляясь ко дворцу с целью узнать последние новости, – пока суть да дело мне лучше там не бывать, очень мило, что мне не пришлось придумывать предлог самому. Пока надо осмотреться, как пойдут дела теперь у моей ненаглядной нареченной. Если отец её, как водится, выкрутится и окажется по-прежнему наверху, на что я искренне надеюсь, можно будет продолжить сватовство, да и с помолвкой не затягивать. Если же наоборот, то первое время воздержусь от посещений, как бы из деликатности, а потом, мало ли что, может, и отец в украинские имения отозвать, может… Словом, отойти потихоньку повод отыщется».

Юный граф Сапега относился к тому типу людей, которые чуть ни от рождения руководствуются исключительно расчетом, причем, самым, что ни на есть материальным. Их мало волнуют какие-либо чувства, кроме жажды денег и власти, лишь в этой сфере они в состоянии испытывать поистине сильнейшие страсти. Поэтому следующая мысль остро и больно кольнула его:

«Однако, – припомнилось ему, – что-то княгиня, хоть и явно убитая горем, была, притом, и как-то чересчур спокойна для жены человека, идущего ко дну. Князь, к моменту ее появления в гостиной, не менее как за четверть часа вернулся домой… и не мог ничего ей не сказать, следовательно, вести для семейства принес вполне добрые… Меня же выставили… Не оказались ли новости настолько хороши, что я стал негож?!», – от последней догадки его бросило в жар, и сердце бешено заколотилось.

– А ну наддай!!! – крикнул он кучеру. Теперь ему совсем не терпелось выяснить, чем кончилось во дворце. Он судорожно прикидывал, как и за что зацепиться, если Меншиков, и вправду, выпрыгнул ещё выше и, действительно, сочтет желательным заменить его. Сапегу сковало внутренним холодом, руки и ноги задрожали, как в лихорадке. Было ощущение, что он вот-вот умрет от досады и беспомощности. И вдруг наступило полное успокоение.

– Она же в меня влюблена!!! – выкрикнул он вслух.

– Чего изволите, ваше сиятельство? – в один голос уточнили лакей и кучер, не поняв неожиданного возгласа хозяина.

– Можно потише, говорю, остолопы! – огрызнулся граф, впрочем, не зло.

На душе улеглось. Княжна Мария не подведет, за неё зацепиться можно будет и удобно и надежно, если понадобиться.

Переживания стихли, и он принялся смотреть в окно. И тут заметил, что Санк-Петербург изменился до неузнаваемости. Сначала никак не мог понять, в чем собственно дело. Все на месте и день хорош, однако, город, выглядел, как в воду опущенный, понятно умер царь, но… Наконец, он осознал, что за время проезда от меншиковского до Зимнего дворца разминувшись с массой саней, повозок, карет и пешеходов и со многими раскланявшись, он не встретил ни одного незаплаканного лица, ни одного безмятежного или хотя бы равнодушного, а тем более веселого выражения.

«Похоже, во всем Петербурге только я не плачу» – мелькнуло в его сознании, и он снова вернулся к своим расчетам.

То, что он узнал во дворце, подтверждало его предположение о возможной попытке отстранить его, но больше не пугало, он был уверен в «своей Марии» настолько, что принял решение подольше выждать с визитами к Меншиковым.

«Пусть поскучает!» – самоуверенно решил он, и было начал планировать, чем займет высвободившееся время, как его снова обожгла неожиданная мысль. На сей раз исключительно приятная: «А что если? Попробовать! На меня поглядывала», – обрывчато заработал его мозг: даже про себя он боялся полностью проговаривать то, что пришло ему в голову. Остальное его существо замерло в сладкой надежде, что расчеты дадут положительный результат, и можно будет начать попытки. Новая идея представлялась невероятно заманчивой и при удачном развитии открывала бескрайние горизонты.

«Однако, что я спешу из дворца, – последовал вывод. – Я – свой человек в доме светлейшего князя, не может мне быть отказано в чести постоять у гроба покойного великого императора. Попробую сразу…»

Он навел справки и узнал, что пока допускаются наиболее близкие люди, но как только будет приготовлена траурная зала, прощаться с императором дозволено будет любому желающему. Прикинув шансы, граф передумал: «Нет смысла тратить усилия и втираться туда сегодня, чего доброго никто и не заметит, – размышлял он. – Вон, даже у лакеев глаза заплаканы так, что едва открываются!»