Ирина Павлычева - Меж троном и плахой. Исторический роман

Светлейший навестил «их высочеств» не исключительно из человеколюбивых соображений. Да, было жалко сирот, которые теряют еще и родного деда, у самого детство было не из радужных. Меншиков до сих пор помнил тягостное состояние бесприютности и незащищенности тех лет, поэтому его слова, обращенные к внукам Петра, не только звучали искренне, но и были таковыми на самом деле, посему и успокоили детей. Однако главной целью его посещения было направить противника по ложному следу. Меншиков знал, что, поелику возможно, его действия внимательно отслеживаются. Было важно замаскировать свою игру, и тайные шаги он затенял явными, но ложными маневрами, вроде посещения предполагаемого многими наследника трона. Он знал, что враги от души потешаются, узнавая о такого рода его выпадах, рассматривая их, как беспомощность, агонию или панику, было противно, но ради победы стерпеть многое можно. Главное, чтобы слезы смеха хорошенько застилали им глаза, не позволяя наблюдать то, что до поры им замечать не следует. А скрывать было что.

Меншиковская партия развивала кипучую деятельность, в том числе и во дворце, куда стремительно влетел граф Бассевич. На пороге государева кабинета он столкнулся с кабинет-секретарем Макаровым.

– Господин Макаров! Что? – выпалил он, даже не здороваясь.

– Плохо. Чуть-чуть приотпустило, – потребовал бумагу и перо. Начал писать: «Отдайте всё…» – расстроенный и усталый Макаров цедил слова медленно.

– Ну?!!! – не выдержал Бассевич.

– Всё…

– Кому?!!!

– Всё, дальше силы не хватило. Упал, сознания лишился, – договорил, наконец, Макаров.

– Всевышний, смилуйся! – воскликнул граф и без паузы продолжил. – Мне надо говорить с императрицей!

Макаров не понял:

– Невозможно, уже три дня и три ночи она от него не отходит ни под каким видом.

Бассевичу пришлось пояснять:

– Дело касается ее будущего. Вы же добра желаете ее величеству? Иль пусть ей – монастырь, нам – ссылка, смерть?

Макаров встрепенулся:

– Добро, попробую.

– Прошу вас, господин Макаров, поторопитесь. Нам так многое нужно успеть!

– Сделаю, что в моих силах, – пообещал кабинет-секретарь, скрываясь за дверью.

Нервно прохаживаясь, Бассевич принялся повторять речь, которую он приготовил Екатерине, направляясь во дворец, хотя знал, что, когда увидит её, убитую горем, в слезах, скажет все совсем по-другому, неожиданно для самого себя.

Императрица вошла быстрее, чем он мог надеяться.

– Ваше величество! – он стремительно подошел, припал на колено, склоняясь к ее руке, как бы для поцелуя и заговорил очень тихо:

– Ваше величество, в ваших руках наши жизни, жизни многих, многих преданных вам и его величеству слуг. Не оставьте нас своей милостью.

– Что я могу?!

– Подумайте о дочерях своих и о себе, в конце концов. Неужели вы хотите оставшуюся жизнь провесть на Соловках!? – продолжал Бассевич.

При этих словах Екатерина вздрогнула и насторожилась:

– Неужто?

Бассевич не сомневался: то, что он сейчас говорит и скажет, ей доподлинно известно, но он также понимал: сцену нужно доиграть до конца.

– Да, есть заговор, – сказал он, – против вас, но есть и друзья ваши, их меньше, но они сильнее. Важные посты в руках слуг, преданных вам и его величеству. Большого риска нет, если принять меры вовремя. Одно лишь ваше слово.

– Такое горе! Я едва способна думать. Прошу вас посоветуйтесь со светлейшим князем, – лепетала она.

– Но Ваше слово? – настаивал Бассевич.

– Я соглашусь на все, что вы с ним сочтете нужным. Верю в ваше благоразумие и преданность, но сама убита и ничего не в состоянии предпринимать.

– Спасибо, спасибо, ваше величество. Бог милостив! Позволите идти? – заторопился Бассевич, обрадованный, что дело движется споро.

– Иди, граф, и я спешу, – бросила Екатерина, уже возвращаясь в покои Петра, дверь за ней закрылась, и тут же с другой стороны в зал вошел Меншиков.

– Что она? – спросил он сразу о главном.

– Целиком полагается на вас, – не отстал в лаконичности опытный придворный.

– Он? – задал следующий вопрос Меншиков, не меняя стиля.

– Без памяти.

– Сделал завещание?

– Хотел, – не смог.

– Так… Эй, кто там!

Лакей не заставил себя ждать.

– К услугам вашим, ваша светлость!

– Поди, скажи моему человеку, чтобы действовал, как я велел. Мигом! – отдал распоряжение Меншиков и повернулся к Бассевичу. – Думаю, ты согласен, граф, необходимо, чтобы Императрица дала надежду подданным своим, пока наиближайшим, что не оставит их, словом, что согласна взять на себя бремя управления, покуда цесаревич подрастет. И прочее… С царицей я переговорю, пожалуй, ещё сам.

– Так-то оно вернее, князь. Только, чаю, трудно будет ее уговорить снова оставить мужа.

– Будь добр, расстарайся, граф, испроси через Макарова мне аудиенцию у ее величества, – попросил Меншиков.

– Применю все свое усердие, – заверил Бассевич и легкой, грациозной походкой человека, привыкшего быть на виду, направился в кабинет. Ему на смену в зал вошел Толстой. Пройдя суровую петровскую школу, они были научены работать быстро и слаженно, когда требовала обстановка. Теперь же их жизни висели на волоске, причем, тонюсеньком, они прекрасно отдавали себе отчет в том, что Долгорукие, Голицыны и иже с ними в душе подписали смертный приговор своим соперникам.

– То-то молодец! Уж здесь! – остался доволен Меншиков.

– Стараюсь, сколь могу. А ты, светлейший, слыхать, решил ускорить события?

– Они сами ускоряются. Медлить нельзя, он опять в беспамятстве. Вас с Бассевичем я бы просил встретить и подготовить подъезжающих. Я тем временем переговорю с императрицей.

– Ее величество соизволили дать согласие выйти к вам, ваша светлость. Сейчас будут в кабинете, – подоспел расторопный гольштинский министр.

– Отлично. Благодарю. Я туда. А вы – к «гостям», друзья мои! Пьеса вам известна, распределяйте роли. Прошу вас нижайше ничего и никого не упустите, надобно ни минуты не забывать, с кем и чем дело имеем. Скоро буду.

И Меншиков направился в государев кабинет. Бассевич и Толстой, повиновавшись Меншикову, перешли в гостиную залу, куда должны были стекаться «приглашенные».

Меншиков только что не вбежал в кабинет. Никак нельзя было заставить Екатерину ожидать его в такой-то момент. Да, дружба у них была старая и крепкая, но при этом с обоих сторон тонко выдерживался политес, и тон общения в каждом конкретном случае бывал особый от самого что ни наесть панибратского до изысканнейше подобострастно-почтительного. Лишь только Меншиков вошел, приотворилась дверь с противоположной стороны. Еще не видя, кто за ней, но точно зная, светлейший бросился навстречу с увещеваниями: